Через два дня, как и говорил Мирон, раны Ярого и Лекши почти затянулись и позволили им сесть верхом. За три дня отдыха кони отъелись и при виде своих хозяев довольно фыркали, потряхивая длинными гривами. Мирон выделил воинам немного корма для коней и кое – что из съестного. Ярый велел оставить двух коней и часть их прежней добычи, как долю их раненого товарища. Сам увечный лежал в срубе, на скамье под медвежьей шкурой. Он еще не говорил, но внимательно следил за всеми глазами. С него сняли степную одежду, и теперь, в простой домотканной рубахе, стриженный в кружок, с пробивающейся бородкой и подрезанными усами он действительно был простым славянским парнем. На его шее Ярый заметил деревянный крестик. Всегда ли он там был, или это уже Мирон укрепляет его веру? Да, какая разница!
- Он слышит? – спросил Ярый у лекаря. Тот кивнул.
Ярый положил руку на плечо раненого.
- У каждого - свой путь. Может, и свидимся. Но оставляем тебя в надежных руках.
Раненый глазами показал, что услышал и прикрыл веки. Лекше показалось, что в уголке закрытого глаза блеснула слеза, но он отогнал от себя эту мысль. Откуда слезы у лихого воина!? Просто солнечный лучик скользнул по лицу….
Ярый хотел оставить Мирону несколько сабель и луков со стрелами. Луки Мирон взял, а от сабель отказался.
- Не приучены мы к этому оружию, да и ненужные вопросы может вызвать у гостей. А вот тебе заветное слово для следующей ямы. Она за первым перевалом, как раз к ночи доберетесь. Но осмотритесь, чтобы чужих не было, - он передал Ярому небольшой сверток. Заметив вопрос в глазах воина, Мирон развернул тряпицу. На небольшой досочке был изображен лик миловидной светловолосой женщины, с легкой грустью во взоре. В повороте её головы, в положении рук было что–то знакомое, уже виденное Ярым на иконах. Но выражение лица и отсутствие нимба над головой говорило о том, что этот простая, земная женщина.
- Это моя жена. По памяти писал. А передашь его нашей дочери Любаве. Они с мужем работают в той яме. По этому знаку вас примут. А это вам, чтобы спокойно по тракту идти, - он протянул Ярому круглый медный знак, с грубо чеканенным на нем символом Орды – юртой на фоне всходящего солнца. Над юртой парил орел. Ханская пайцза! В середине знака через пробитое отверстие был пропущен кожаный шнурок, благодаря которому этот универсальный пропуск можно было носить на шее, поверх одежды. Пайцза свидетельствовала о том, что её владелец является официальным посланником Орды, которому надлежит оказывать содействие и помощь в продвижении по всем ханским владениям. Это был очень дорогой и ценный подарок, позволяющий Ярому и трем его товарищам беспрепятственно двигаться по почтовому тракту. Ярый был поражен.
- Откуда?
- Не спрашивай. Ты был в Орде и сможешь распорядиться пайцзой. Ну, с Богом!
Снега в лесу насыпало немного, но он сразу украсил хмурые осенние деревья и кустарники, весело серебрился в лучах восходившего солнца. Отдохнувшие кони резво шли по тропе, неся своих молчаливых хозяев навстречу незнаемому. Выехав на основную дорогу, увидели по следам, что тракт хоть и редко, но хожен. Ехали с опаской, понимая опасность встречи с вооруженными степняками, в охране ли каравана, или, что хуже, в составе очередного воинского отряда, коих немало ходило по тракту. У них был ханский пропуск, но неизвестно, кто теперь правит в Орде, какие там порядки. Да и велика была вероятность встречи кого–либо из прежних знакомцев, которые могли знать об их дезертирстве. К тому же их было уже четверо, а их конный обоз, хоть и убавился на пару лошадей, но по-прежнему представлял собой лакомую добычу для любителей легкой наживы, коих всегда было немало на великих просторах ордынских земель.
Дорога пошла в гору, и всадники уже поменяли коней на запасных. Навстречу им дважды попадались отряды путников. Один раз это был большой торговый караван, тяжело груженые животные которого осторожно ступали на образовавшуюся наледь. Караван сопровождал большой отряд охраны из местных степняков. Их командир, поравнявшись с ехавшим впереди своих Ярым, увидел блеснувшую на груди сотника ханскую пайцзу и, оценив их богатую одежду и оружие, поднял руку в знак приветствия и не стал докучать обычными в степи расспросами. Ярый угрюмо, как и подобает важной ханской персоне, кивнул в ответ.
Второй раз, уже под вечер, им встретился отряд какого–то славянского князя, явно везшего в Орду очередную дань. Натужно скрипели груженные подводы, кое–где уже поставленные на полозья. Явно не из южных земель был обоз – на подводах, кроме бочонков с медом, мороженной рыбной икрой и ягодой, были видны мешки с меховой рухлядью. Дань мехами - ясак – особо ценимая монгольскими правителями, и особенно их женами! На трех подводах были накиданы шкуры попроще – медведей, волков, а то и просто овечьи.
«Не по–хозяйски!» - не успел подумать Ярый, как увидел, что из-под шкур высовываются русые головы ребятишек, с любопытством рассматривающие встречный отряд.
«Тамга. Людская дань», - в сердце атамана что-то шевельнулось. Вспомнил, как его самого так же везли в Орду. Ну, что же. Бог вам помощник, ребята. Пусть судьба будет к вам милостлива!
В середине обоза, на могучем коне, ехал, видимо, сам князь. В меховой шапке с красным верхом, богатой соболиной шубе и красных сафьяновых сапогах с загнутыми носами, выглядел он внушительно. За его спиной следовала княжеская дружина, более двух десятков рослых ратников на крепких конях, в шишаках, с копьями, лес которых мерно колыхался в такт движению. При виде отряда Ярого ратники подбоченились, горделиво сев в седлах.
«Красавцы!» - подумал Лекша, заметив опытным взглядом, что на руках воинов нет теплых рукавиц, а железные шишаки надеты прямо на голову. «Замерзли, поди. Иль такие привычные?»
По знаку князя из его свиты к отряду Ярого подскакал всадник. Щуплый, в теплом войлочном колпаке, с узкой вьющейся бородкой. Вместо сабли на его поясе висела кожаная сума. Поздоровавшись на степном языке, он с уважением посмотрел на висевшую на груди Ярого пайцзу. Явное социальное неравенство не позволило толмачу, а именно он был послан князем для расспросов, задать целый ряд положенных по степному ритуалу вопросов о дороге, погоде, здоровье и цели путешествия. Поэтому, приложив руку к груди и кланяясь, толмач сразу перешел к делу:
- Ростовский князь Василько шлет тебе, посланец Великого хана, пожелание удачи в твоем деле. Не знаю, как обращаться к твоей милости…
- Бек Сунджа, специальный посланник Белой Юрты Орды, - Ярый подбоченился в седле и сверкнул своим страшным шрамом.
То ли титул, то ли шрам поразили толмача, но он склонился еще ниже и залепетал.
- Давно идем в ставку Орды, досточтимый бек, ханскую дань везем. Земля слухами полнится. Не развеешь ли туман? Здоров ли внук великого Чингизхана, ордынский хан Батый, да будут благословенны его дни?
Ярый многое знал о великой борьбе в семье чингизидов, целой череде родственных убийств. Но не к лицу ему, специальному посланнику Орды, говорить об этом с толмачем на заснеженном тракте. С его хозяином, князем Василько, пригласи тот Ярого на чашу, можно было поговорить. Рассказать о том, как самого Батыя обидел его дед – Великий Чингисхан, убив по злому навету отца Батыя - хана Джучи, своего старшего сына, имевшего право на трон верховного правителя. Как улус Джучи, тогда еще не ставший Ордой, перешел Батыю. Как не довольствуясь выделенными ему Сибирью и Северным Китаем, Батый завоевал русские княжества и часть западных славян. Как боролся Батый не только с Западом, но и со своим двоюродным братом Гуюком, занявшем по решению курултая Монгольской империи Большую Белую Юрту Верховного хана. Как убил Гуюка и поставил на его место своего племянника Менке. Хан Батый ушел в мир предков накануне побега Ярого. В степи говорили, что место Батыя наследовал его сын Сартак, благоволивший христианам греческой, то есть православной, веры.
Но только о замене хана Орды сухо сообщил толмачу Ярый, давая понять, что именно поэтому он направлен с особой миссией на запад. Он еще не знал, что Сартак и его малолетний сын уже отравлены своим дядей, братом Батыя – ханом Берке, который и стал ордынским ханом.
Толмач помчался сообщать своему князю новость о новом хане, у которого теперь надо будет получать, а вернее – покупать, ярлык на княжение, а оба отряда продолжили каждый свой путь.
Не успел Ярый настроиться на новые размышления о судьбе русских князей и их отношениях с Ордой, как услышал за спиной топот копыт. Все резко повернули назад, сжимая рукояти сабель. Это был толмач. Задыхаясь от быстрой езды, он протянул Ярому сверток со словами – «От князя Василько. Благодарность». Ярый взял сверток и раскрыл тряпицу. Это был нож с рукоятью из искусно резанного моржового клыка в серебряном с финифтью чехле.
Что же. Мелочь, а приятно. Тем более от сородича.
Уже сильно вечерело, когда ехавший впереди отряда Лекша увидел почтовую яму. В отличие от предыдущей, эту нельзя было не заметить.
Окруженная, как и предыдущая, тыном из толстых заостренных бревен, надежно вкопанных в землю, эта почтовая яма уверенно стояла на виду, почти на самом тракте. Из–за тына вились к небу несколько дымов, слышались лай сторожевых собак и голоса людей. Пахло едой.
Ярый понимал, что прятать отряд в лесу и тайно проверять, кто гостит в яме, не имело смысла и сразу вызвало бы подозрения. К тому же их тоже заметили, несмотря на падающую темноту. Белый снег, покрывший уже всю дорогу и так приятно пахнущий свежестью, с головой выдавал их немаленький по числу лошадей отряд. На помосте перед закрытыми воротами показался человек с факелом в руке. Размахивая факелом, он явно приглашал проезжавших к себе, показывая, что в яме все спокойно, и ни одна из вселенских напастей её не коснулась. Ярый подъехал к воротам и показал свою пайцзу. Крепкие ворота тяжело распахнулись, и они въехали на просторный двор. На правах старшего ордынского сановника Ярый строго спросил у встретившего их работника с факелом:
- Кто гостит на станции? Куда идут?
Тот, несколько робея от сурового вида Ярого, послушно ответил:
- Один караван из Поднебесной. Идет в земли славянские. Во Владимир – ли, Нов-ли Город, к Скифскому–ли морю, не ведаю. Был еще князь рязанский Василько. Тот в Сарай, в Орду шел. Так он еще утром на тракт вышел. Ты, бек, у старшего все подробнее расспроси, он, старший, всё лучше знает. Да и запишет вас.
Ярый приказал своим людям спешиться и показал им дальний угол ямского двора, где был небольшой навес. Сам он неторопливо слез с усталого коня и направился к спешащему ему навстречу рослому русобородому мужчине. Без обычного для азиатов подобострастия, тот степенно поздоровался, назвавшись старшим на станции, и попросил показать ему пайцзу. Ярый знал, что по этому ордынскому пропуску определялось положение путника и уровень его встречи в яме, поэтому не стал вставать в позу и молча протянул пайцзу. Старший внимательно осмотрел медный знак и несколько помедлил отдавать его обратно Ярому. Тот усмехнулся в свои обвисшие усы и заговорил на родном языке:
- Привет тебе от Мирона. Он еще дочери своей, Любаве, кое-что передать просил, - Ярый достал из седельной сумки сверток.
Взгляд старшего потеплел, и в голосе появились дружелюбные нотки.
- Сам передашь. Иди в дом. Людям твоим велю овса для коней отпустить, да и из еды кой-чего. Пусть распрягают, не опасаясь. А то вон насупились, сабель из рук не выпускают.
Воины действительно стояли возле своих коней, напряженно глядя на говоривших и не снимая рук с рукояток оружия.
Ярый сделал успокаивающий жест рукой и пошел вслед за старшим в дом. Ладно рубленный дом топился уже не расположенным посередине очагом, а сложенной из камня печью, от которой уютно тянуло теплом и вкусно пахло томлёной в горшке едой. В углу над чисто скобленным столом висела икона, в плошке перед которой блестел живой огонек.
- Что, лба не перекрестишь? Вроде из наших, из русичей. Аль не крещен? – осенивший себя широким знамением старший насмешливо глянул на Ярого. Тот, неожиданно для себя, замешкался с ответом. Сначала достал из-за ворота крест, показал его, прочистил вдруг ставшее хриплым горло и пробурчал:
- Креститься не привык. Несподручно было, да и не на что. Отец Василь говорил, что вера в сердце, а не на образах.
- И то верно, - неожиданно спокойно согласился хозяин, - но у нас такой уж обычай. Любава! Выдь сюда. Тут тебе от тяти гостинец.
Занавеска, отделявшая часть помещения, сдвинулась, и вошла молодая девушка, нет, скорее женщина, ибо светлые её волосы были накрыты «замужним» платком. По белому шелку искусной рукой китайского мастера были прорисованы диковенные цветы и птицы. Словно луч света ворвался в полутемную комнату, до тех пор освещенную лишь двумя лучинами и лампадой. Не поднимая взор на стороннего, она величаво склонила голову и приопустила веки, отчего её длинные и пушистые ресницы прикрыли почти половину щек, делая чистый лоб еще больше. Статность фигуры не могла скрыть просторная домашняя одежда, расшитая красным славянским узором. Низко поклонившись мужу и гостю, она сделала приветственный жест рукой, словно приглашая их в комнату.
Поздоровавшись с хозяйкой, Ярый протянул ей завернутый в кусок ткани сверток.
- Вот, отец твой, Мирон, передал.
Бережно освободив портрет от ткани, Любава так и впилась глазами в изображенное на доске женское лицо. Затем, не сказав ни слова, она прижала портрет к груди и выбежала из комнаты.
- Очень мать свою любила. Долго тосковала, как та ушла из жизни. Слегла, еле выходил. А как брата старшего злодеи порешили, голос потеряла. Бродит тенью по дому. Одно слово – только тень осталась от той, прежней, птахи певчей… - и такая тоска была в голосе Любавиного мужа, что у Ярого самого что-то подкатило к горлу.
- Кличут-то тебя как? – попытался Ярый сменить печальную тему.
- Люди здесь, в яме, величают - «Старшой», татары и купцы кличут – «Караван-сарай-баши», а крестили – Михайло, - Голос Старшого снова стал уверенным и раскатистым.
- А я – Ярый. Других имен нет. А и были – не помню.
Так, слово за слово, поговорили они вдвоем в этой тепло натопленной и так славно пахнущей избе. Вроде ни о чем, но такое чувство, словно знали друг друга давно и не нужны были слова, чтобы понять сокровенные мысли друг друга. Ярый поведал о себе и своих воинах. Хотел по-душевному, с теплотой о своих товарищах, но получилось сухо и очень коротко. А, может, и жизнь у них была такая – сухая да короткая? Кратко рассказал о том, что произошло в яме у Мирона и о том, что брат Любавы отомщен.
История Михайлы была похожа на сотни таких же судеб. Осиротев в раннем младенчестве, взят был в отроки ко двору князя владимирского, где постиг грамоту. Пел в церковном хоре, где сам владыко благословил его на служение и приобщил к истокам веры. Но пока в душе десятилетнего отрока шел нелегкий выбор – клобук священника или алый плащ княжеского гридня, пришла беда. Князь Ярослав встрял в распрю со своим более удачливым родичем и затеял на многострадальной Руси очередную смуту. С пожарами, раззором и побитием многих невинных. Когда пришел Батый, никто не пришел на помощь князю, да и справился бы кто с многотысячнымй войском степной империи? Татаро-монгольское войско огненным валом прошлось по и так опустошенным весям. Покарало и ободрало всех. Михайле повезло – он не успел взять в руки меча, и его не убили, а просто взяли как часть дани. Тамга! В Орде он не пропал – выручила грамотность. Был писарем при многих ордынских мурзах, попал на почтовую службу и вот дослужился до караван-сарай-баши. Эта должность позволяла ему иметь семью, и три года назад он обвенчался с Любавой.
Степенный, но твердый духом Михайло заметно потеплел и взором, и голосом, когда упомянул о своей жене. Они познакомились, когда Михайло попал по каким-то казенным делам на станцию Мирона. Молодые люди сразу глянулись друг другу, и Михайло, понимая, что их подневольная судьба может больше и не свести их вместе, сразу попросил руки Любавы у ее родителей. Те, видя сияющие глаза дочери, согласились, и молодые уехали вместе. Обвенчал их уже потом батюшка, шедший с одним из караванов в Сарай. Навещать родителей было несподручно, поскольку Михайле нельзя было покидать станцию, а одну Любаву он ни за что не отпустил бы по опасным дорогам. В таком же положении был и Мирон. Так что опять помогла грамотность, и они наладились передавать друг другу письма со знакомыми караванщиками. Так и узнала Любава о кончине матери, а затем о смерти старшего брата. Такой силы был этот удар, что потеряла Любава ребенка, которого уже почти выносила. И от горя этого замолчала, словно навсегда утратив способность говорить.
Когда Михайло закончил свой рассказ, свет дня за затянутым бычьим пузырем оконцем совсем погас. В комнату из-за занавески зашла Любава, знаками показав, что хочет накрыть на стол. Ярый сразу встал со скамьи.
- Засиделся у вас. Надо к своим возвращаться. Так почему пайцзу не отдаешь?
Михайло исподлобья взглянул на Ярого, словно сомневаясь, можно ли тому доверять. Затем, решившись, тихо сказал:
- Это наш знак. Мы по нему хороших людей по тракту пускаем. Если хозяева прознают, не сносить нам головы. Тебе Мирон доверил, значит и я доверяю. Но не обессудь. Моя станция последняя. Дальше идут земли беспокойные, где нет такого жесткого контроля Орды. Пайцза там не поможет, а я ее должен оставить на тракте. Авось, еще послужит.
- Да понимаю всё. Спасибо, что помогли. Расскажешь, куда дальше идти и с кем столкнуться доведется?
- Расскажу. Хоть и жаль провожать вас в снег – метель, но оставить вас здесь не могу. У хозяев везде глаза и уши, а сторонние, да еще воины, на станции сразу вызовут подозрение. Денек отдохнете, а послезавтра с утра и тронетесь. Погоди, я харчей соберу да с тобой пойду.
Любава уже собрала им в мешок еды, и мужчины вышли во двор.
Ночь уже полностью вступила в свои права. Небо было затянуто облаками, но полная луна нашла-таки прореху и гордо светила, обливая своим светом посыпанные снегом деревья, окружившие яму и двор станции, по которому шумно двигались, устраиваясь на ночь караванщики. Повсюду горели костры, вкусно пахло варевом и жаренным мясом. Ярый не ел почти сутки, и он понял, что смертельно голоден.
Лекша и двое его товарищем расположились там, куда им указал Ярый. Поставили под навес и разнуздали лошадей, задали им сена. Атаман успел заметить, что четверка их боевых коней стоит отдельно, при седлах и с привьюченным оружием. «Хорошую школу прошли воины, всегда надо быть готовым к отпору,» - не без удовольствия отметил про себя Ярый.
Подсев к разведенному костру, над которым уже булькало в котле варево, Михайло развязал мешок и достал из него, к великой радости голодных воинов, домашнюю снедь. Здесь были калачи, печеное мясо и птица. И даже кувшину с хмельной медовухой нашлось там место. Утолив первый голод и приложившись к кувшину, собравшиеся слушали Михайлу.
По почтовому тракту проходило много людей из разных мест, и много всего рассказал им караван-сарай-баши. Много было рассказов о чудном и диковенном, но Михайлу, как и нынешних его слушателей, больше интересовали новости из родных мес.
- Многострадальна земля наша родная. И обильна и богата, но нет там мира и покоя, - так начал Михайло свой рассказ о Руси.
- И угодий много и городов. Недаром иноземцы Русь называют Гардарикой – Землёй городов. И князей много, что нами правят. Скачут эти князья из одного города в другой, друг с дружкой дерутся за кусок пожирнее, не могут одного над собой поставить, чтоб всю землю русскую в один кулак взять, хранить её и богатство её множить. Из сказаний о Рюрике знаем, что с севера в Новгород пришел, чтобы порядок наводить. В наведении порядка не очень преуспел, но род свой в русскую землю прочно укоренил. Сын его, Олег, что люди Вещим прозвали, много земель к Новгороду мечом присоединил, да внук его, Олег, сын Олега, всё по миру пустил, даже Киев хазарам отдал. Они, хазары, его и убили, когда князь походом на Царьград шел.
Правда сын этого Олега Второго, Игорь, почти всё восстановил, да и сам на Царьград ходил. Взял его на щит. Но не только злата привез, но и людей церковных, что свет несли в Русь. Даже жена Игоря, княгиня Ольга, приняла христианскую веру. Как Игоря убили древляне, то она отомстила, конечно, их князю Малу, но, по христианской добродетели, взяла к себе детей этого Мала, Добрыню и Малушу, и крестила их.
На этой Малуше и женился сын её и князя Игоря - Святослав. Язычник был, прости Господи, его душу грешную, но лихой вояка. Половцы его как огня боялись! Но веру так и не принял…
А вот сын его, Владимир, даром что его бабка, княгиня Ольга, пестовала, веру нашу принял и сначала сам окрестился, а потом и Киев, у хазар отбитый, покрестил. А то уж больно много там иудеев да язычников – степняков намешалось, не признающих власть князя!
А князь хотел, чтобы Бог единый у нас, русичей был. Бог един – и Русь едина! И это главное, что Рюриковичи сделали для Руси. Так говорил мой владыко во Владимире, а ему я верю, как Господу нашему.
Михайло замолчал, опустив голову. Молчали и слушатели, осмысливая сказанное. Ярый протянул Михайле кувшин.
- Глотни, да о том, что там сейчас, поведай.
Михайло послушно испил, вытер рот тыльной стороной ладони и продолжил.
- Когда Батый пришел на Русь, легко ему было с отдельными князьями совладать. Да и не устоять русичам было против такой силищи. Кто поглупей, в сечу кинулся и голову сложил, заодно людишек своих под сабли и ярмо ордынские подставил. Кто поумней, данью откупился, да земли и людей своих спас. Как князь Александр Ярославич в великом Невогороде. Он сломал свою гордость, признал над собой власть Батыя, даже побратался с его сыном Сартаком.
- Невогород- это тот, что сейчас Новогородом кличут? – спросил Ярый, помешивая угли.
- Новогородом ли, Новым городом… По-разному величают. Но издревле был он Невогородом, по озеру Нево, на котором он стоит. Там еще первый в северных русских землях каменный городец сложен. Его сам Олег, то, что Вещий, сын Рюрика, заложил, в месте, где река Волхва в озеро впадает.
- Был, что-ли, там?
- Приходилось. Дальше–то сказывать? На чем ты меня перебил?
- На побратиме князя Александра, на Сартаке.
- Это тот Сартак, что сейчас в Орде правит? – нетерпеливо переспросил Лекша.
- Уже не правит. Говорят, что его и маленького сына отравили по приказу их дяди. Он и есть теперь хан Орды – хан Берке. И еще мне сказывал проезжавший священник из ордена несторианцев, что Сартак был христианином, и сам русский князь Александр Ярославич дарил ему священное Евангелие и распятие Христово.
- За то, видать, и погубил своего племянника, что тот иную веру принял, - задумчиво сказал один из воинов, шевеля палкой поленья в костре. Пламя причудливо играло по сидящим, отбрасывая ломанные тени на мирно жующих под навесом лошадей.
- Может и поэтому. Не даром же хан Берке тут же стал магометанином и вместо прежней монгольской письменности, которую, правда, и не знает уж никто в Орде, ввел кипчакские письмена. В его новую ставку, которую он строит вместо батыева Сарая, понаехала куча имамов. И все иные храмы, включая наши православные, велел закрыть. А это есть прямое попрание заветов Великого Чингисхана, завещавшего в своей Яссе чтить всех богов и их святилища.
- Ты, Михайло, не отвлекайся. О Руси говори! Ты сказал, что здесь Орда заканчивается. А дальше что?
- Я не говорил, что здесь Орда заканчивается. Орда идет от этих мест во все стороны на многие переходы пути. Но дальше идут места смутные, беспокойные. Не все мирятся с данью Орде. Сеют смуту, в открытую поднимаются на Орду, грабят и убивают ордынцев. Потому и стала Орда селить на самых окраинах своих пределов, особо там, где они примыкают к землям кочевых, вольных народов, целые селенья людей, выведенных из разных мест Руси. Их селят там семьями, ставят над ними военных начальников из опытных воинов.
Они живут охотой, ловят рыбу. Им нельзя пахать землю, и припасы они получают вместе с жалованием. Но должны они обучаться военному делу, содержать в порядке коней и оружие, следить за соседями и давать отпор тем, кто поднимет на Орду руку.
- Как мы? Тамга?
- Да, только нас специально брали с малолетства для работы в самой Орде. А тех берут каждого десятого от взрослых людей, не имеющих детей, берут даже женатых. Главное – молодых и здоровых. И рожают они детей уже для будущей службы Орде.
- Ловко! – Лекша не мог сдержать себя, - с рождения готовить воинов – ордынцев!
- Ордынцы-то они ордынцы, но живут больше своим умом. Жалование и припасы получают от Орды и не пускают на землю чужих. Но уже считают эти земли своими и живут там по своим законам. Нет у них ни ханов, ни князей, сами выбирают себе атамана, вручают ему свою жизнь, но и спрашивают с него как с равного. И почитают они Бога единого. И есть они уже начало Руси. Дойдете до них, считай, дошли до родных мест. Орда до вас точно не дотянется. С тех мест выдачи нет!
- Сам–то чего не уйдешь? – Ярый исподлобья смотрел на Михайлу.
Тот не отвел взгляд:
- Не моя там жизнь. Я – человек оседлый, книжник. Да и семья у меня. Путь туда долгий, а меня точно хватятся. Сами хозяева не настигнут - награду пообещают. А уж за бакшиш всяко наши головы темнику привезут. А заодно и Мирона с сыном изломают. И всех наших тут в яме. За то, что не выдали. За одно то, что вас пропустил, и то спросить могут.
Ладно, спите. Завтра еще отдохнете, коней подкормите, припасов наберете. Ко мне сами без дела не подходите! Глаз и ушей вокруг много. А уж на другой день, еще затемно, отправляйтесь в путь. Больше станций нет, пойдете по закатному солнцу. Да не потеряетесь!
Проснувшись с первыми лучами солнца, Ярый вышел во двор. В яму поздно ночью пришли еще два каравана, и яма гудела и переливалась народом как встревоженный муравейник. Крики и разноязыкая речь мешались с ржанием лошадей и хрипом верблюдов, утренняя морозная свежесть уже сильно разбавилась дымами костром, запахами еды, животных и людей. Без пайцзы и памятуя слова Мирона об ушах и глазах Орды, Ярый не стал, как ему сначала хотелось, втискиваться в эту гудящую толпу. Уж больно запоминающаяся у него была внешность. Не ровен час, кого из старых знакомцев встретит!
Но отходя под свой навес, где Лекша уже колдовал над закипающим котелком, он почувствовал на себе чей-то взгляд. Рука сама легла на рукоять ножа, но чей-то знакомый голос остановил его:
- Не надо оружия, ата.
Ярый круто повернулся. Актай!
- Старый знакомый! Не подходи больше так тихо со спины и не следи за мной. На нож нарвешься. Пойдем к огню, поговорим.
Сев у костра и с благодарностью приняв пиалу горячего варева, Актай, после традиционного обмена вопросами обо всем, чего требовал неизменный степной этикет, рассказал, что нанялся со своими братьями охранять караван ордынских купцов, которые идут к Понтийскому морю.
- До этого останавливались в караван-сарае у Мирона. Я щенков хороших ему привез. Вы только ушли сюда. Я знаю о разбойниках и о том, что Мирон отомстил за сына. Но ведь его сын воскрес.
- Как воскрес!? - Ярый и Лекша не поверили своим ушам.
- Мирон сказал баскаку, который идет с нашим караваном, что ваш раненный товарищ, которого вы оставили у него, и есть его сын, пострадавший от разбойников. Так что ваш воин обрел семью.
- А как он себя чувствует?
- Мирон и его младший сын, великий лекарь, говорят, что все будет хорошо.
- Ну и слава Богу! – у Ярого словно отлегло с души. Он до сих пор чувствовал себя ответственным за ушедших с ним воинов и то, что один из них уже обрел семью, пусть и не родную, его успокаивало. Да и где она, родная семья? Может, и нет её давно. А и есть, так её еще найти надо.
- Так ваш караван идет из Сарая? Нам не следует с ними встречаться. Вдруг кто из знакомых признает.
- Не волнуйся. Идут они из прежней ставки отравленного хана Сартака. Он еще при отце, хане Батые, основал её на реке Илим и хотел, видимо, перенести туда Сарай Орды. Но после их с сыном смерти ставка опустела, и купцы расходятся кто куда. Так что ваших знакомых там нет, да и те, кто есть, напуганы новым ханом Берке и не будут лезть не в свои дела.
- А что за баскак, сборщик дани, с вами идет? Обычно дань везут сами князья, а баскаки идут за недоданной данью с сильным войском.
- Давно, видно, ты из Сарая ушел, - Актаю было явно приятно чувствовать себя таким всезнающим, и он вольготно откинулся на багажный тюк, - хан Берке, брат Батыя и дядя убитого им же Сартака меняет все порядки в Орде. Говорят, он продал право на сбор дани в землях русичей хивинским мытарям – сборщикам дани. Вот баскак и едет дела улаживать, пока его от бакшишей не отвели. Да и груз ценный у него с собой. Постоянно два стражника рядом с одним из его верблюдов идут. И еще везет кого-то, в верблюжьей корзине. Нам не показывает. Но слышал я пение. Голосок такой нежный, как у райской птички, - Актай хитро улыбнулся, сузив свои и без того узкие глазки.
- Да откуда он их взял, мытарей - то? Хива ведь в Белой Орде? Далековато будет, - удивился Лекша.
- В Сарае сейчас все решают имамы. Вместе с Кораном они, наверно, привезли и мытарей – сборщиков дани. У нас говорят, скоро имамы всю Степь и всю монгольскую империю покорят. Без коней и сабель. И к вам, в Русь, придут, - Актай явно хотел поразить слушателей своей осведомленностью и умением разбираться в хитросплетениях больших юрт.
- Ладно. Это мы еще посмотрим, - Ярый решительно встал, но вдруг, передумав, вновь сел рядом с Актаем. Налив тому еще чашу горячего, из кипящего котелка, варева, засыпал того вопросами. И узнал то, что ему было надо. В караване два десятка верблюдов, около десяти караванщиков и купцов, десять человек охраны из родни Актая и пока еще действующий ордынский баскак с тремя помощниками. У баскака была Большая ханская пайцза, дающая ему неограниченные права на передвижение и помощь. Что могло обеспечить их отряду более безопасный проход через земли, где власть Орды еще была сильна.
- Слушай, Актай, а как нам присоединиться к вашему каравану?
- А что вы скажите баскаку? А купцам? Что бежите из Орды в земли русичей?
- Нет, ты предложишь баскаку пригласить нас в караван. Скажешь, что я – сотник ордынской конницы, а это правда. За годы службы хану и за ранения я был щедро награжден и направлен в рубежные поселения. А молодые…. Они меня и мой скарб сопровождают.
Актай с сомнением показал головой.
- Баскак хитрый. Не поверит.
- Не в том он сейчас положении, чтобы кочевряжиться. Скажешь, что впереди беспокойные земли, охраны мало, а мы – хорошие воины. И еще скажешь, что меня знаешь. Да, как красный камень? Понравился невесте? Когда свадьба?
Знал Ярый, чем расположить к себе молодого степняка. Актай заулыбался.
- Да, очень понравился. Свадьба скоро. Вот вернусь, калым доберу и выкуплю мою красавицу Айгуль у её отца. Мои уже готовятся к пиру. Вас приглашаю, дорогими гостями будете, - он сделал широкий жест рукой.
- За приглашение спасибо. Но путь наш далек, и кто знает, что нас всех завтра ждет. Ну так как? Поговоришь с баскаком?
- Ладно, поговорю. Найду, что ему сказать, - Актай поднялся на ноги. Уже уходя, он вдруг развернулся.
- А ты правда сотником был?
- Был, был. Не сомневайся. И поговорить о чём с баскаком, тоже найду. Но помни, он сам должен меня позвать в караван.
После ухода Актая стали готовиться в дорогу. Проверили упряжь, почистили и обиходили коней. Особое внимание уделили оружию. Перетянули луки, довели точильными камнями остроту своих сабель и боевых ножей до той степени, что ими можно было бриться. Что и сделали.
Ярый смазал жиром свой арбалет, с сожалением отметив, что железных стрел к нему осталось не больше десятка. От оружия и боевого коня зависит жизнь воина, и кто знает, что их ждет впереди на пути и в такой далекой пока родине.
Яркое дневное солнце уже превратило двор ямы в большую лужу жидкой грязи, когда под навес как-то боком протиснулся тщедушный человечек в остроконечной китайской шапочке и стеганном халате, на поясе которого висела чернильница и сумка с письменными принадлежностями. Длинные усики, висевшие по уголкам рта и напоминавшие крысиные хвостики, забавно провисли, когда, прижав обе руки к груди и прогнувшись в почтительном поклоне, писец пригласил Ярого на обед к «достойнейшему беку Тураю».
Ответив на поклон небрежным кивком, Ярый, подбоченясь на ковре, на котором он, сидя по-степному, правил свой нож, строгим голосом спросил, кто такой бек Турай. Голос Ярого, а главное – его устрашающий шрам, произвели свое впечатление, и писец склонился еще ниже, отчего крысиные усики почти коснулись земли. Не поднимая глаз, он в ярчайших эпитетах расписал своего бека, представив того чуть ли не наместником Великого хана в этих местах.
Опытный в витиеватости степного многословия, Ярый прервал писца.
- Твой бек – сборщик податей? Из ордынской дарюги? Чего хочет?
Несколько опешивший от такой бесцеремонности, которую мог позволить себе только старший или равный его беку ордынец, крысоусый пролепетал, что бек Турай узнал о прибытии на почтовую станцию славного ордынского сотника и приглашает того просто разделить трапезу. Ярый сделал вид, словно оценивает приличие такого приглашения и милостливо согласился, сказав, что прибудет со своим десятником, начальником личной охраны. Это еще больше подняло его значимость в глазах писца. Пятясь задом и не разгибаясь, тот вышел и, высоко задирая полы халаты, побежал по грязи.
Ярый, посмеиваясь про себя, наблюдал за ним. «Ну, теперь он наплетет своему хозяину о нашем величии. Это – не лишнее».
Кликнув Лекшу, Ярый велел тому одеть халат побогаче и сам прицепил к поясу украшенную каменьями саблю. Свои верные боевые ножи они оба, по военной своей привычке, засунули за пояс под халаты.
Выждав некоторое время, ибо спешит только просящий, они на конях – не марать же сапоги и халаты – подъехали к караван-сараю, центральное место в котором занимал баскак со своими помощниками.
Увидев их, бек Турай поспешно встал с расстеленного для трапезы ковра и сделал несколько шагов навстречу. Это был тучный, уже в возрасте человек, толстые и покрытые красными прожилками щеки которого прямо говорили о непростой, вкусно проживаемой жизни. Маленькие глазки были хитры и насторожены, хотя хозяин и пытался сделать их взгляд приветливым. Оценив богатство одежды и оружия гостей, бек с особым уважением и некоторой боязнью посмотрел на шрам Ярого, который в этот раз не пытался скрывать свою хромоту.
В сложной иерархии ордынской администрации была строгая система подчинения чиновников, но к воинам те всегда питали особое уважение и некоторое подобострастие. Сборщик податей внушал страх подневольным, ибо в его власти было признать дань неполной или некачественной. Расправу над недобросовестными данниками вершили воины, сопровождавшие баскаков, но сами те понимали, что без сабель и копий ордынской конницы они мелки и ничтожны. Но заведенному еще Чингиз-ханом порядку все чиновники следили и наушничали друг на друга, а воины следили за чиновниками.
Разделяй и властвуй.
Чиновники брали, берут и будут брать мзду. Такова их сущность от природы человеческой. Но в Империи монголов часто устраивали показательные разбирательства случаев мздоимства и казнокрадства, где показания воинов всегда перевешивали слова чинуш. И казнь, скорую и беспощадную, тоже вершили воины. Так что любой из них мог стать вестником смерти для чиновника. А уж сборщик налогов, самим своим занятием обреченный красть и бояться, точно должен был питать уважение к ордынскому сотнику.
Обменявшись приветствиями, трое уважаемых присели за празднично накрытую трапезу. Нет смысла описывать все те яства, которые громоздились перед ними, но пусть поверит мне пытливый читатель на слово – там было много, вкусно и даже изысканно. А у костра суетился повар, готовящий еще и еще.
Первой была налита пиала чая, с которой и начался долгий неторопливый разговор. Потом были мясо и дичь, рис и запеченые овощи, сладости и снова мясо, но уже холодное, в диковенном засоле. После третьей пиалы чая, когда были исчерпаны все обязательные для степняка темы, по знаку хозяина появился крысоусый писец с глиняной флягой в руке. Вопросительно взглянув на гостей и не увидев знаков недовольства, баскак дал сигнал налить в пиалы. Это оказалось ароматное китайское вино, и его вкусу воздали должное.
В этой, уже неформальной части застолья, бек, с чисто азиатской хитростью, задал несколько вопросов о положении и людях в Сарае, ответы на которые могли бы показать действительный уровень Ярого и его положение. Бывший сотник с честью выдержал испытание, и бек Турай удовлетворенно прикрыл свои узкие глазки. Изложив друг другу свои истинные и придуманные причины пребывания в этой почтовой яме, собеседники «выяснили», что идут в одном направлении, и их маршруты будут совпадать несколько караванных переходов. Ярый ждал, когда же бек предложит ему следовать с караваном, поскольку сделать такое предложение самому ему было бы нелогичным и даже подозрительным. Он тянул паузу, сколько мог. И вот, когда казалось, что баскак так не сделает такого предложения, бек внезапно сказал эти слова.
- Уважаемый Ярый – паша. Я хочу вас попросить следовать дальше с нашим караваном до места, где наши дороги разойдутся.
- А где они разойдутся? – Воин действительно не знал, где и когда он повернет на север, ибо только недавно он окончательно понял, что хочет уйти к северным морям, за Новогород, куда не протянула еще свои когтистые лапы степная Орда.
- Вы, как сказал Актай, идете до рубежных поселений. Это три-четыре перехода нашего каравана. Мы же пойдем дальше, до Фракийского моря. Ну что, идете с нами?
- Зачем? – Ярый сделал вид, что предложение его удивило, - зачем мне это нужно? Ваши верблюды идут медленно, да еще под поклажей. Это вдвое удлинит мой путь. Да и припасы у нас рассчитаны, особенно корм для коней.
- Пусть вас это не беспокоит. Мы берем все затраты на себя. По моей пайзе я везде корм возьму, а вы в моем караване будете. А потом - у вас ведь тоже есть груз, а вас всего четверо. Вместе мы сможем достойно встретить любую опасность. Вы ведь знаете нашего храброго Актая. Они с братьями – достойные воины.
Видя, что Ярый колеблется, баскак добавил самый важный, как ему казалось, аргумент;
- И еще заплатим вам в конце пути, как за охрану каравана.
- Ну, хорошо. - Ярый сделал вид, что беку удалось его убедить, - Вместе действительно надежнее. Мы уже готовы к выступлению. Поторопите ваших караванщиков. Выходим завтра утром. Спасибо за угощение, - Ярый встал, поклонился баскаку, и, надевая шапку, которую он снимал во время трапезы, еще раз внимательно оглядел челядь бека Турая. Те столпились за спиной хозяина, подбирая и втихомолку уплетая остатки роскошных яств на дастархане. Он заметил, что двое стражников остались у стоящих в углу двух небольших сундучков. И еще он заметил в углу большую плетеную корзину, в которых кочевники перевозили на верблюдах своих детей. Верх у корзины был открыт, но детских голосов Ярый не слышал.
«Ай да баскак Турай! Видать, не одни мы из Орды бежим! Чует старый лис опасность, чует…» - почему-то весело думал Ярый, садясь на коня. Лекша уже сидел в своем седле, и они неторопливо поехали к своим. Ночью, при полной луне к ним под навес пришел Михайло.
- Попрощаться хочу. Завтра еще затемно ребята мои харчей поднесут, а корм коням можете сами набрать, сколько надо.
- За харчи спасибо, а коням возьмем совсем немного. В караван к баскаку идем, под его пайцзу. Обещал кормить, сколько влезет.
- Актай помог?
- Помог, спасибо ему. Да и самому Актаю с нами спокойнее. Ему ведь надо живым и невредимым вернуться на свою свадьбу. Он уже рассказал, что женится после похода?
- Рассказал и на свадьбу пригласил. Едва ли сможем поехать с Любавой, но подарок на его обратном пути передадим. Да, что там за новый брат у Любавы объявился? Она рада, что отец не один будет, но мне тревожно. Что за человек?
- Наш, русич, с крестом, - Ярый рассказал, что знал об оставленном у Мирона воине, стараясь представить того в выгодном цвете. Михайло заметно успокоился:
- Пойду, обрадую Любаву. Может и придет в себя потихоньку, уже пару слов сегодня сказала. Ну, прощевайте. Может, и свидимся когда.