Ордынское войско показалось к концу следующего дня. Еще влажная земля не давала того облака пыли, которое заранее предупреждало о приближении многих тысяч коней, и только нарастание гула самой земли подсказало, что войско уже рядом. Станица словно вымерла. Уже отвыкшие от Орды люди, под строжайшим запретом атамана, не могли убежать, и лишь заперлись в своих домах, молясь своим богам.
Атаман со свитой, в степной одежде и с развевающимися монгольскими воинскими бунчаками, выехал навстречу войску. Когда они выехали на гребень очередного увала, с которого могли видеть походную колонну, они были остановлены боковым разъездом монголов, старший которого, узнав, кто они такие, сопроводил атамана к походному шатру командующего походом. Хан Ахмат, как сообщил атаману сопровождающий его воин, был двоюродным племянником хана Берке. Походный шатер хана Ахмата установили, по его распоряжению, в четырех полетах стрелы от станицы атамана. Конница и обоз стали обустраиваться на ночлег вокруг ставки хана. Подъезжая к шатру, атаман не переставал удивляться слаженности и дисциплине монгольского войска, от которой он успел отвыкнуть за эти годы своего полувольного пребывания в этих землях. Воины четко и быстро ставили ровные ряды юрт, выстраивали в охранный периметр кибитки и повозки обоза. Около юрт быстро разводили костры, готовя котлы и припасы. Для коней уже были поставлены поилки и кормушки, в которые засыпали зерно. Чуть поодаль располагался лагерь следовавших в обозе чиновников, где не так четко, но тоже быстро ставили юрты и разводили огонь.
Войдя в шатер хана Ахмата, атаман увидел совсем молодого монгола на походном стуле, в боевом снаряжении, около которого стояли несколько более пожилых воинов в богатом вооружении. Атаман преклонил колено – сотник же, не просто так! – и поприветствовал хана, назвав себя. Тот, разрешая знаком подняться, отрывисто, как и положено хану из рода чингизидов, спросил:
- Откуда ты здесь, сотник? Кто тебя прислал и что здесь делаешь?
- По воле хана Сартака основал здесь рубежное поселение и охраняю границу Орды. Храню караванные пути и помогаю в сборе и отправке дани в Сарай.
- Сколько у тебя людей?
- Была сотня. Сейчас, во исполнение ханской воли, обучил и посадил в седло еще почти сотню, - слукавил атаман.
- Эй, Ибрагим, сколько они получают от нас на содержание своего лагеря? – не оборачиваясь, бросил хан вопрос людям, почтительно стоящим позади него.
- Ничего, досточтимый хан. У нас не числится этот лагерь, и мы ничего им не платим, - с низким поклоном ответил ему один и стоящих.
- Как – не платим? Чем живете, сотник? – грозно посмотрел хан на атамана.
- Хан Сартак вручил мне пайцзу, по которой я собираю с местных становищ малую дань на содержание этого отряда рубежной стражи, - атаман достал и показал хану Ахмату медный знак с прикрепленным к нему свитком, - вся дань записана в учетные списки, которые ваша светлость может проверить.
- На обратном пути мои баскаки обязательно всё проверят, сотник. Но ты молодец! Завтра пришлешь нам голов двести коней и десяток повозок провианта. Сможешь?
- Смогу, ваша светлость. Воины охранной стражи великой Орды останутся без коней и еды, но я не смогу ослушаться досточтимого хана Ахмата.
- Да ты смел!? Нам нужны кони и еда для похода…
- Я знаю, где их взять. В одном переходе начинаются богатые земли ногаев. Недавно мне удалось примирить их внутренние склоки и напомнить, что они являются данниками Орды. Они могут дать коней, еду и даже воинов. К тому же, полезно будет показать им силу Орды и вашу мощь, хан Ахмат, чтобы отбить у них желание выйти из-под руки Сарая.
- Смелый и умный! Хорошо, сотник. Завтра пришлешь проводников, и я отправлю сотню своих воинов взять у ногаев то, что мне нужно. Иди! Сегодня ты – гость моей ставки. Накормить сотника и его людей!
Когда атаман, пятясь задом, вышел из шатра, хан Ахмат в ярости ударил нагайкой по ковру перед своим троном.
- Смотрите, сучьи дети! Этот безродный сотник, без наших денег и помощи, верно служит Орде и не требует от нас ничего! Вы же, - он повернулся к жмущимся за его спиной чиновникам в полосатых халатах, - постоянно просите денег и твердите о трудностях.
Хан нервно прошел по ковру к выходу из шатра, но внезапно остановился.
- Но всё равно, напомните мне, что на обратном пути надо будет проверить его лагерь и то, как он выполняет приказы Орды. Хотя и были они отданы моим безвременно ушедшим братцем Сартаком, земля ему пухом. Внесите этот лагерь в список наших военных лагерей! И заберите завтра у ногаев больше коней, воинов и баранов. Не обеднеют. Их много по степи, и все время бунтуют, хотят вырваться из-под дани.
Когда атаман вышел из шатра, к нему подошел один из сотников хана Ахмата и пригласил атамана и его людей к своим шатрам. Атаман понимал, что сотник сделал это по приказу своего хана, но отказать не мог. Слова хана Ахмета - «Будешь моим гостем» означали – «Никуда не уезжай, пока не отпущу!». Так было в Орде, да и не только в Орде. Но не успел атаман расположиться у костра, как прибыл посланец от одного из темников с приглашением в свою юрту. Ослушаться командира десяти тысяч всадников атаман не мог.
Темник, немолодой и грузный монгол с заплетенной на бритой голове косичкой сидел на ковре в своей юрте. Остановив рукой атамана, который начал, было, витиеватое приветствие, он показал рукой на место перед собой. Налив себе в пиалу кумыса, он молча выпил.
- Тот темник, что привел тебя сюда, был из моего рода. Он рассказывал о своем походе, и о тебе говорил. Хорошо говорил. Перед тем, как умереть.
- Он умер? Как?
- Не тем и не то рассказывал. Хватит о нем. Я тебя позвал, чтобы ты рассказал о местных землях, по которым пойдут мои воины.
Атаман долго и обстоятельно говорил о местности, колодцах, становищах, ногаях и других племенах. Спросил лишь:
- А в какую сторону пойдут воины?
Монгол, пивший всё это время хмельной кумыс, хитро посмотрел на атамана уже пьяными глазами:
- А зачем ты хочешь знать? Это – тайна.
Атаман честно ответил:
- Степь большая, и от того, куда будет путь, зависит, с кем встретитесь и какой будет дорога. Не хочешь знать – не говори.
Монгол задумался и налил себе еще. Подумал, и налил немного атаману. Наклонился к нему и почти шепотом сказал
- Ты прав. Идем к Горам Мрака (Примечание автора – старое название Кавказа). Надо усмирить, наконец, вечно бунтующих алан. Да и эти два царства, грузинское и армянское, тоже плохо дань платят. Нет на них грозного Бату – хана. Или сына его, храброго хана Сартака! Давно бы покорили и русов, и угров, и франков, а не только этих жалких алан. Но хану Берке нет дела до слабых и нищих русов. А сильных франков и угров он просто боится. Связался со своими имамами. Всю Орду заставит в мечети ходить…
И пока атаман рассказывал об особенностях пути к землям алан, темник допил остатки кумыса из бурдюка.
- Извини, сотник. Большим угостить не могу. В походе, сам знаешь, пить нельзя. Голова должна быть трезвая, а рука твердой! Езжай домой и жди к себе в гости на обратном пути. С богатой добычей пойдем, тебе подарок привезу. За твой рассказ. Где, говоришь, тот колодец у трех барханов?
Задумчивый прискакал атаман домой. Вроде, всё обошлось. Как говорят в степи, сабля над головой просвистела, только макушку малахая задела. Но если хан Ахмат вспомнит и проверит на обратном пути их станицу? От пронырливых глаз этих исламских баскаков трудно будет спрятаться. Что-нибудь да разнюхают. И атаман стал планировать, что надо сделать им с Дьяком, чтобы выжить.
А Ярый со своими людьми ездил по стойбищам. Ногаи уже знали о прибытии в их земли конницы Орды. Поэтому были приветливы, гостеприимны и щедры. Беспрекословно отдавали всё необходимое, и даже брались сами доставить всё в станицу. Юноши, вопреки ожиданиям Ярого, не только не стремились спрятаться, но с удовольствием собирались присоединиться к монгольской коннице, ладили свои луки и ножи. Все почему-то решили, что монголы идут воевать богатые греческие поселенья в Крыму, а затем – в Египет, и не хотели терять свою часть военной добычи. Ярый же думал, что монголы, как хотел этого Батый, да и сын его Сартак, решили пойти на земли франков, угров и германцев. Зная тактику монгольской конницы – наступать тремя или четырьмя колоннами, он думал, что через них идет самая южная колонна, тогда как остальные пойдут севернее, через русские земли. Представляя, сколько крови и горя это принесет народу, он в глубине души боялся, что монголы дойдут и до Новгорода. Только теперь он признался себе, что тянет его именно туда. И именно это место – северная русская земля с Новгородом и было его мечтой. И даже если он ошибется, и всё там окажется не таким, каким он мечтал это увидеть, он всё равно должен туда попасть. И приняв это решение, понял, что и жить стало легче, и встало всё на свои места.
К последнему из намеченных ногайских становищ, расположенному недалеко от станицы, Ярый подъехал только с Лекшой и Малым. Остальных он постепенно направлял с полученной данью в станицу, не особо доверяя степнякам, которые подозрительно охотно хотели сами везти дань атаману. Дорога к юртам шла вдоль небольшой речки, берега которой поросли уже начавшим цвести кустарником и небольшими деревьями. Они уже почти выехали на открытое пространство, когда ехавший рядом с Ярым Лекша вдруг вскрикнул от боли. Длинная ногайская стрела не смогла пробить толстый войлочный охабень, который Лекша надел поверх обычного кафтана, и кольчугу, лишь слегка ранив воина в плечо. Лекша выдернул стрелу и повернул коня в сторону, откуда прилетела стрела. Ярый и Малой кинулись за ним.
В густом кустарнике опытные охотники сразу заметили примятое место засады, но следов бегства по влажной земле не нашли. Порыскав кругом, хотели уже оставить поиски, как вдруг Малой, подняв глаза вверх увидел что-то темное в еще пробивавшейся кроне дерева. Малой поднял руку и показал это своим товарищам. Темная маленькая фигурка, заметив, видно, что её обнаружили, вдруг распрямилась и прыгнула на соседнее дерево. Потом еще на соседнее, и так до тех пор, пока деревья не кончились. Воины не стали доставать луки, а просто ехали за фигуркой, пораженные увиденным. У самого края подлеска фигурка спрыгнула с последнего дерево и, по-заячьи прыгая из стороны в сторону, побежала в сторону юрт. Если бы трава была повыше, беглецу, пожалуй, удалось бы ускользнуть, но травоцветье еще не началось.
Кони быстро догнали беглеца. Маленький, в рваной фуфайке и войлочных штанах, он крутился волчком в кругу окруживших его всадников, прижимая к груди маленький лук. Из-под низко надвинутой шапки гневно сверкали черные глаза.
Лекша, у которого всё еще ссаднила кожа от стрелы, уже поднял камчу, чтобы ударом осадить беглеца, но Ярый придержал его руку.
От ближайшей юрты к ним бежала немолодая женщина, размахивая своим малахаем и пронзительно крича.
- Наргиз! Наргиз! Пощадите её! Она больна!
Подбежав к ним, она пронырнула под шеей коня Малого, подбежала к беглецу и, закрыв его своим телом, продолжала кричать:
- Не надо её убивать! Она больна!
Воины спешились. Ярый подошел к женщине и опустил свою тяжелую руку ей на плечо.
- Успокойся. Никто никого не убивает. Этот, - он показал на беглеца, - ранил стрелой нашего товарища. Говори!
Обмякнув под рукой Ярого, женщина заговорила, не отпуская беглеца из своих рук.
- Это – Наргиз, моя внучка. Ей всего девять лет. Она с детства охотилась с отцом, моим сыном. Его убили в прошлом году, воины из станицы. Убили из-за шкурок добытых им зверей. Убили на её глазах. Она прибежала ко мне, всё рассказала. По её глазам я поняла, что у неё что-то с головой произошло. То песни поёт, то молчит целыми днями. Потом берет свой лук, который ей отец сделал, и уходит. Охотится, нам дичь и зверьков приносит. Даже волка подстрелила. Как только до юрты дотащила! Потом кто-то из наших видел, как она в воинов из вашей станицы целится. Я ей говорила, что в людей стрелять нельзя, а она мне отвечает – «Так - то в людей…» Я как чуяла, что беда близка. Вот она и пришла…
Женщина заплакала, крепко обнимая внучку. Та немного успокоилась, по-прежнему затравленно глядя на воинов. Малой попробовал взять у нее лук, но Наргиз зарычала и попыталась укусить молодого воина.
- Ну, старая, что делать будем? – Ярый действительно не знал, что делать, - убивать девочку мы не будем, но и оставить её здесь, на свободе, не можем. У нас ранено уже несколько человек и неизвестно, скольких еще она подстрелить может.
В юрту вбежал запыхавшийся тучный ногаец, в богато расшитом халате.
- Опять эта девчонка! Я говорил тебе, старуха, что она принесёт беду на весь наш род! Нам не простят! Сейчас здесь монгольская конница, они не будут разбираться, безумная ли это девчонка или весь наш род бунтует. Её надо убить или на аркан посадить. И лук отобрать!
- Я новый сделаю! – подала голос девочка, с гневом глядя на бека.
- Я убью тебя! – схватившись за нож, бек бросился на Наргиз, но был остановлен её бабушкой.
- Не надо убивать! Я знаю, что надо делать. У нас есть родичи, которые кочуют далеко отсюда, на юге. Там мой брат, он должен приехать и забрать девочку к себе, и вы о ней не услышите. Бек, не бери невинной крови себе на руки!
- Твой брат? Когда он приедет?
- Ждем через пару дней.
- Но я ждать не буду. Вот ордынские воины свидетели, что я не стану оставлять эту безумную девчонку, которая может угрожать им. Ни дня больше, ни мгновения! Эй, там, - крикнул он в распахнутый полог юрты. Вбежал низкорослый молодой степняк, едва не запнувшись своими кривыми ногами и огромной саблей о старый ковер.
- Возьмите девчонку, свяжите, чтобы не убежала и везите в кочевье её родичей. Старуха расскажет, где это, - и, подумав, добавил, - перед отъездом зайдешь ко мне.
Пока кривоногий вязал арканом руки и ноги Наргиз, Ярый шепнул женщине:
- Езжай с ними. Не довезут…
И женщина кинулась к беку, говоря, что сейчас соберется и поедет с ними. Тот хотел что-то возразить, но Ярый оборвал его вопросом о дани.
Потом, когда воины гнали груженых лошадей к станице, Лекша, еще морщившийся от раны, задумчиво произнес:
- А ведь она могла и в Ваньшу стрелу пустить. Тоже рука слабая была… Но глаз точный…
И еще через некоторое время:
- Убьёт бек девчонку. Вместе с бабкой.
Ничего не ответили ни Ярый, ни Малой. Так и доехали до станицы, и больше никогда об этом не вспоминали.
А ведь Наргиз могла выжить. И стать женой вождя какого-нибудь гордого и непокорного племени, и бороться всю свою жизнь с ордынцами. И смерть её могла быть красивой, в лихом бою, а не с перерезанным горлом, в степи, рядом с телом бездыханной бабушки. Но это была бы другая история….
Прошло еще не так много времени, и степь заколосилась всем своим многотравьем, засияла бездонной голубизной неба, брызгая во все стороны лучами Солнца, этого повелителя и вершителя судеб всего сущего на земле.
Станица раздобрела и возмужала. Дома уже вышли за бревенчатый тын, подошли вплотную к реке. Русичи, в глубине души тосковавшие по лесам, сажали деревья у своих домов, защищая крыши от солнца сенью разраставшихся крон. Постепенно все воины обзаводились семьями и переезжали в дома, и лишь две большие юрты остались в излучине реки. Там жили бессемейные воины.
Шли караваны, воины ходили в дозоры. Ногайцы, заметно успокоившиеся после прохода через их земли хана Ахмата, забравшего с собой их самых горячих воинов, вели себя тихо и исправно платили малую дань станице. Главную дань – Орде ногайские ханы и беки возили в Сарай сами, минуя станицу. Атамана это не тревожило, ибо не входило в круг его обязанностей. Его дело – обеспечивать порядок, пресекать мелкие стычки и сообщать дальше, в Сарай, о приближении крупных отрядов потенциальных противников Орды. А в остальном – главное, чтобы не лезли в его дела.
Гирей пропал из округи, и даже всезнающие степняки потеряли его из виду. Говорили то про Крым, то про мамелюкские египетские земли. Кто-то принес слух о том, что Гирей присоединился к страшным хашишинам, которых идущие с караванами купцы шепотом называли ассасинами, но хорошо знавший Гирея атаман сомневался в этом. Уж больно горд и независим был бек Гирей, чтобы встать под чью-то властную руку. Даже если это рука всесильного Старца Гор.
Про Чуба тоже ничего не было слышно, а спрашивать о нем у ногаев было бесполезным и даже опасным занятием. Кровный враг он и есть кровный враг. На веки вечные. И даже спрашивающий о нем становился недругом. А ссориться со Степью нельзя. Особенно их маленькой станице, лишь формально считающейся частью Великой Империи. Хорошо, хан Ахмат прошел, показал военную мощь монгольской конницы!
Именно к его, хана Ахмета, возвращению и готовил атаман свою станицу. Знал, что, если хан, такой же злопамятный, как и его дядя ордынский хан Берке, пройдет назад через станицу, он даст приказ своим баскакам и этим полосатым чиновникам из «дарюги» досконально всё проверить. А уж те точно что-то, да накопают. И носился атаман с неразлучным Дьяком по станице и её округе, доезжал до самых отдаленных стойбищ и кочевий, строго разговаривал с ханами и беками, подчеркивая, что является представителем Орды и готов от её лица, не только наказывать, но и прощать. Сопровождающие атамана или постоянно выполняющие его поручения воины атаманской сотни аж спали с лица, сутками не вылезая из седел. А по вечерам долго сидел атаман с Дьяком, своим сотником и отцом Онуфрием, что-то обсуждая и поглощая все домашние припасы, к неудовольствию Василисы.
Ярого к этим хлопотам не привлекали. Он давно понял, что не годится в наперсники атаману, до конца ему так и не доверявшему, а в случае прихода в станицу людей хана Ахмата, ему, Ярому, Лекше, Малому и Ваньше опять придется мотаться по степи или залечь где-то в укромном месте. «Как затравленному зверю» - лезло в голову Ярого грустное сравнение.
Прежние отношения боевого братства, когда-то связывавшие Ярого и трех его бывших воинов, сами собой распадались. Вопрос о доверии или подчинении, конечно, не вставал, но того духа сплоченности и единения, которое зародилось в ходе из бегства из Орды, уже не было. Они не собирались вчетвером у костра, не вспоминали былое, не просили, как раньше, у Ярого рассказов о походах и их по-прежнему далекой Родине. Он, как старший, мог бы их собрать в своем доме, попросить соседок приготовить им праздничный дастархан. Но он не делал этого.
И так складывалось, что Лекша всё свободное время проводил со своей Марией – Гюльсан, Ваньше не мог оторваться от своей Рады. Обе молодые женщины ждали потомства, которое даже появиться на свет должно было одновременно, и, когда мужья были заняты по службе, с удовольствием общались друг с другом. Третьей в этом женской обществе была атаманова Василиса. Сначала китаянка завидовала беременной Марии, потом ревновала её к Раде, а потом успокоилась, стала их старшей подругой и выговорила себе роль крестной матери их детям. Дружба женщин не прошла незамеченной, и атаман Ухо стал больше привечать Лекшу и Ваньшу, отодвигая в сторону Ярого.
И даже Малой, которого трое других продолжали считать младшеньким, несмотря на возмужалость и отросшие усы, заметно отдалился от них, предпочитая жить своей, отдельной от них жизнью.
Однажды вечером Ярый, по обыкновению, сидел в кузне у Шамиля и зачарованно смотрел, как из волшебного пламени горна искусные руки кузнеца вынимают клещами раскаленный кусок железа, аккуратно кладут на наковальню и несколькими ударами молота придают ему форму будущего творения. Он уже предвкушал, как заготовку снова предадут огню, доведут до красно-белого каления, а потом, опять на наковальне, два молота, Шамиля и его подмастерья, снова будут месить это железо, добиваясь от него стойкости и упругости. Затем – снова огонь и потом уже сам Мастер, красивыми и точными ударами своего молотка придаст металлу окончательный вид. И только потом, в зависимости от дальнейшего предназначения, заготовку остудят в воде и определят в нужное место. Шкворни, подковы и иные подручные железяки будут брошены в угол. Заготовки же для ножей, сабель и иных, достойных дальнейшей обработки Мастером, предметов, будут аккуратно сложены на рядно, где они отлежатся и будут терпеливо ждать, когда рука Шамиля и его верный глаз доведут их до той степени готовности и совершенства, которые позволят Мастеру с достоинством вручить их новым хозяевам.
В этот момент дверь кузни распахнулась, и в помещение вошел Ваньша, добавляя в стойкий запах окалины ароматы степных трав и лошадиного пота.
- Мир этому дому! Ярый, тебя ищу. Пойдем или здесь говорить?
- Говори здесь. От друзей тайн нет.
- Довели караван до ямы Михайлы, передали людям Акая. Они доведут до Сарая. Акай кланяется тебе, жалеет, что нас на его свадьбе не было. К зиме тоже будет отцом. И Михайло с Любавой ждут первенца. Она веселая, смеется…
С их слов, у Мирона все нормально. Оба сына с ним. Старший почти полностью поправился, но на коня и к оружию Мирон его не пускает. Боится, что монголы в войско заберут.
Да, Ярый, назад мы шли с отрядом князя – русича, Александра. Не как охрана. У него свои воины и малый обоз. Его люди говорили, что он в Новгороде княжил, со свеями и ливонцами бился. Не про него ли ты нам тогда рассказывал? Он сейчас у атамана, ночует здесь, утром дальше идет, в русские земли.
Ну вот, вроде все сказал. Думал, много новостей, а в двух словах все и выложил. Если других дел нет, я домой поеду.
- Да, езжай, езжай. Рада уже заждалась, небось.
И уже в дверях Ваньша остановился и, повернувшись к Ярому, тихо сказал:
- Спасибо, что десятником и старшим поставил. С воинами сошлись. Вроде, приняли они меня…
- В добрый час. Старшим у них так и останешься. Прежний-то совсем охромел, не воин. Иди, десятник.
Когда Ваньша ушел, долго молча сидел Ярый, не отрываясь глядя в огонь. Шамиль не беспокоил его, изредка поглядывая на своего кунака. Потом, отложив молот, тихо сказал:
- Ну что, уходишь? По тебе вижу, что мыслями ты давно уже ушел отсюда. Маешься, места своего не найдешь. Может, и нет его, твоего места. Но искать надо, а то душа не успокоится. Не сомневайся, иди. Послушай старого Шамиля!
Возможно, именно этих слов не хватало Ярому для принятия решения. Он медленно поднялся со своего места и потуже затянул пояс с саблей.
- К князю пойду. Возьмет – уйду с ним.
Александр Ярославович, Великий князь Владимирский, возвращался в очередной раз из Сарая. Теперь это был Сарай – Берке. Новый хан Орды не захотел жить в столице, построенной его братом Бату – ханом, и велел возвести новый город, поражавший всех посещавших его роскошью и великолепием глинобитных дворцов, зеленью садов и журчащими фонтанами. Мудрый Александр сумел добиться расположения хана Берке и убедить того не посылать войско и баскаков в русские земли. Он обещал сам собирать и привозить в Орду дань, спасая, тем самым, людей и княжества от раззора. Это было очень непросто, учитывая ненависть хана Берке к убитому им Бату – хану и его сыну Сартаку, и вся немалая владимирская казна, взятая Александром с собой, была потрачена.
Князь Александр ненавидел ордынских захватчиков, но понимал, что у него нет сил вступать с ними в открытую борьбу. Он бил шведов, немцев, литовцев и тевтонцев, но даже если бы все разрозненные и грызущиеся между собой русские княжества объединились, их сил не хватило бы противостоять даже одной Орде, не говоря уже о всей монгольской империи.
Возвращаясь к себе во Владимир, он специально выбрал южный путь, намереваясь посетить Киев. Он вспоминал, как десять лет назад, после того как его отец – Ярослав Всеволодович бы отравлен в Орде, они с братом Андреем кинулись в Сарай – Батый, оспаривая друг у друга ярлык на Великое Владимирское княжество.
Тогда ярлык получил брат его Андрей, а ему, Александру, вручили ярлык на маленький и недавно разоренный самими же ордынцами Киев. Тогда Александр, сочтя себя обиженным, даже не поехал в Киев, а сразу направился в Новгород, верхушка которого тогда с радостью его приняла. Еще бы, ведь тогда шведы заняли Псков и подошли к воротам самого Новгорода!
Через год, когда его брат Андрей поднял смуту против Орды, Александр, жестко подавив бунт, бросился к Батыю и смог уговорить того не жечь Владимирское княжество. Он спас брата и получил ярлык на Великое Владимирское княжество. Тогда и началась его дружба с Батыем.
Свой отряд с заметно полегчавшим обозом Александр вел сам, поскольку его воевода, старый боевой товарищ еще по новгородским сражениям со шведами и тевтонами, тяжело заболел (или был отравлен?) в Сарае и ушел в чужую землю даже без отпевания. Ибо закрыл хан Берке все православные храмы в угоду имамам, и ни одного священника Александр не нашел.
Правда, смерть воеводы подвигла князя Александра на духовный подвиг. Он пришел тогда к хану Берке и сумел уговорить того учредить новую православную епархию в Орде. Убеждая хана, он убедительно говорил о том, что из русских земель в Орду идут все новые работники и воины, и будет лучше, если их будут окармлять в единой церкви, без риска создания новых, тайных, общин. Подозрительный Берке, боявшийся заговоров, согласился. Но и дальновидный Александр преследовал свои цели. Единая православная епархия в Орде подчинялась владимирскому владыке, что давало князю новые возможности следить за обстановкой в Сарае и влиять на неё.
Свой походный шатер князь приказал разбить вне стен станицы, словно тесно ему было в этом ордынском стане. Стража беспрекословно выпустила Ярого из закрытых на ночь ворот, и он подъехал к княжескому шатру. Спешившись, сказал преградившим ему путь стражникам – гридням:
- К князю. Скажите, вместе рубились с литовцами, и он мне жизнь спас. Поблагодарить хочу.
Один из гридней скрылся в шатре. Вернувшись, откинул полог.
- Входи. Но оружие здесь оставь.
Ярый снял саблю и отдал вместе с ножом страже. Гридни его тщательно обысками и пропустили внутрь. Александр стоял в глубине шатра. Рядом, на столбе, висел его меч.
«Правильно опасается князь. Орда она и есть Орда!» - не приближаясь к Александру, Ярый степенно поклонился и сказал на славянском:
- Здрав будь, княже! Не знаю, помнишь ли, но я помню и хочу поблагодарить за то, что спас меня тогда после сечи с литовцами и тевтонами, из груды тел порубленных вынес, в лагерь свой взял, где выходил меня лекарь твой.
- Покажись! – Александр вгляделся в изуродованное лицо Ярого, - обличье не признаю, но битву ту помню хорошо. Помню, как степняк из ордынской конницы, что нам помогала, знатно рубился с рыцарями, как подрубили они его. Да, верно, после боя сам нашел его среди мертвяков и в лагерь свой взял. Так ты выжил! Хотя личину тебе попортили. Но не девка, не беда. Как звать – то тебя, степняк? Хотя по-нашему разговариваешь…
- Я – Ярый. Каким именем крещен был – не помню. Как с малолетства в степи звали, забыл. И вспоминать не хочу. Ярый!
- Из русичей? Добро! Да ты присаживайся вон к столу, на лавку. А то мне уже обрыдло на ковре сидеть.
Долго просидели они за разговором. Ярый всё рассказал о себе, о своём уходе из Орды, о станице, о прошедшем здесь хане Ахмате. Сказал и о том, что хочет уходить дальше, в северные русские земли.
- А почему туда? Сам оттуда?
- Не помню, откуда я. Но как побывал я там, у тебя, князь, под Новгородом, словно что-то надломилось во мне. Увидел, как русичи за землю и волю свою бьются, как живут свободно… Долго думал, но понял, что только там душа может успокоиться. Прямо спрошу – дозволишь с тобой идти? Если нет, буду ждать другой оказии. Одному не дойти…
- Да, воин, поставил ты меня на распутье, - князь задумчиво потер подбородок, - с одной стороны, ты, вроде, крестник мой, раз я тебя с того света вытащил. Да и воины такие мне нужны. С другой стороны – беглого из Орды привечать мне особо не с руки. Сам знаешь, что за это бывает.
Сделаем так – ты мне про Орду ничего не рассказывал, примкнул к моей дружине в пути, сказался вольным ратником. Будет это наша с тобой тайна. А там посмотрим. Авось кривая вынесет. Погуляем еще! А пока так – ночь тебе на решение всех дел. Утром, если не передумаешь, догонишь нас в пути. Идем мы до реки Славутич, или как его еще называют, Днепр. Там садимся на лодьи и плывем до Киева. Потом, перекатами и конно, добираемся до моего стольного Владимира. А там видно будет. Чую, в Новгороде затевается новая буза и придется мне идти со всей дружиной туда. Не могут свободные новгородцы спокойно жить! Тогда вместе пойдем. Задержусь во Владимире – твоя воля, со мной ли остаться, либо дальше одному судьбу свою искать. Ладно, иди пока, думай.
Ярый покинул княжеский шатер и направился в станицу. Чего там думать! Решение принято, и нет ни одной причины его менять.
Сначала – к атаману. Негоже было так, без прощанья, ехать от человека, который тебя принял, оказал радушие, да и вообще – ничего плохого тебе не сделал. Атаман принял его уже по-домашнему, в исподней рубашке, на которую успел накинуть кафтан. Выслушал молча, ничего не сказал. Кликнув Василису, налил по чарке себе и Ярому.
- Держать не буду, да и не могу. Каждый ищет свой путь, и лишь Бог знает, куда он ведет. Когда уходишь?
- Утром.
- С князем? Не отвечай, и так ясно. Твои воины с тобой идут?
- Еще не знаю. Но у Лекши и Ваньши жены в тягости, куда им идти. Да и прикипели они к станице. Скажу им, но по всему видать, с тобой останутся.
- Да, славные воины. А Малой?
- Не знаю. Скажу ему. Если захочет, со мной пойдет. Отпустишь?
- Никого не держу. Хотя жалко терять такого. Дом кому оставишь или выкуп хочешь?
- Дом оставляю Ваньше. Дальше пусть сам решает. И еще прошу – оставь его десятником, не пожалеешь.
- Добро. А кого на твою сотню поставил бы?
- Лекшу.
- Согласен, - атаман встал и подошел к Ярому, - давай обниму на прощанье и на удачу. Кто знает, свидимся ли. С Богом!
В своем пустом доме Ярый быстро собрался. Да и что там собирать одинокому воину? Не оброс добром… Достав из-под притолоки заветный ларец, разложил его содержимое на три узелка, спрятав их за пазуху. Выходя и притворяя за собой дверь, даже не оглянулся. Никого он здесь не оставлял, ни живых людей, ни воспоминаний. Словно и не было этого дома, да и двух лет, проведенных в станице…
Лекшу поднял с постели. Коротко попрощался. К чему мужчинам слова? Всё и так понятно. Десятник, было, обиделся, что Ярый не предложил с собой ехать, но быстро подумал и понял, что их старший опять прав. Лекша уже нашел своё место, свою Марию – Гюльсан, а Ярый еще в пути. Из-за спины Лекши вышла закутанная в покрывало жена, протянула Ярому нож.
- Ты мне давал. Спасибо. С ним чувствовала себя сильной. Теперь он тебе нужнее.
Ярый узнал нож, который когда-то ему передали от рязанского князя Василько.
- Сохранила… Молодец. Прощевайте. Может, когда и свидимся. Храни вас Бог.
- Возвращайся, - тихо сказала Мария.
- Как сложится. Но, если вернусь, чтобы у вас много детей было! И воинов, и девок! Чтобы жизнь новую этой земле дали! – уже отъезжая, крикнул на прощанье Ярый.
В оконце дома лекаря мерцал свет. Ярый только дотронулся нагайкой до двери, как она открылась. Ведун, в накинутом бараньем тулупе, посторонился, пропуская Ярого в натопленную горенку. На столе были разложены травы и снадобья. На огне в печи булькал котелок, от которого приятно пахло мятой и еще какими-то степными травами.
- Ворожишь? Зелье приворотное варишь? – Ярый окинул горницу взглядом. Ведун был один.
- Ваньша с Радой там, - знахарь кивнул на занавеску у печи, - в котелке – травы целебные, будущему внуку полезные. Я тебе ждал, знал, что придешь. Знаю, что уходишь. Что ждет тебя – не знаю, но идти ты должен, а то душа не успокоится. Ваньшу даже не зови. Они здесь гнездо навсегда свили. Да и меня дочки и внуков не лишай.
- И не думаю. Знаю, что это только мой путь. Пришел попрощаться и сказать, что свой дом им с Радой оставляю. И еще кое – что передать Ваньше хотел. Разбуди!
- Встал уже, - лохматый, но уже в портах, Ваньша вышел из-за занавески, - спасибо, сотник, что пришел. Еще когда князя этого русского увидел, сразу почувствовал, что с ним уйдешь. Много думал и понимаю тебя.
- С собой не зову. Рад за вас. Вот, возьми, - Ярый протянул Ваньше один из узелков. И, обращаясь к Ведуну, сказал:
- Это – его деньги. Из Орды еще. Деньги чистые.
Ведун пожал плечами.
- Им жить. И решать, что чистое, а что нет. Тебе верю, ибо вижу тебя насквозь. Иди, куда тебя судьба зовет. Бог у нас всё равно один, и пусть он хранит тебя. А от меня возьми вот эту мазь. Рану любую затянет. Главное – верить в неё. А ты – верь!
Ведун протянул Ярому туесок, перевитый тесьмой.
- Спасибо, - Ярый неуклюже поклонился, - может, свидимся.
Ведун усмехнулся в свою густую, наполовину седую, бороду.
- Их увидишь. А со мною – только там, - и кивнул головой куда-то наверх, - или там, - палец его ткнул вниз, на половик под его ногами.
Весь их разговор слышала Рада, стоявшая, не дыша, за пологом. Прижимая руки к груди, шептала про себя: «Не уходи, любый мой! Только не уходи!». Когда Ярый вышел, один, а Ваньша тихо присел за стол рядом с Ведуном, она сползла по стене, глотая слёзы.
Край ночного небо уже лизали первый отблески восходящего солнца, когда Ярый подъехал к юрте неженатых воинов, где обитал Малой. Тот сразу выбрался наружу по первому тихому окрику Ярого – что значит чуткий сон воина! Ярый достал из-за пазухи узелок, протянул его их «младшенькому», начал говорить о князе, о Новгороде, о своем пути, но Малой остановил его решительным жестом руки.
- Да ясно всё. С тобой иду. Долю потом возьму. Здесь хорошо, но это - не моя последняя стоянка.
Не успело еще солнце как следует расправить свои лучи во все концы необъятной степи, как два всадника, ведя в поводу груженых нехитрым воинским скарбом запасных коней, поскакали прочь от станицы. Они миновали два дозора, но те даже не окликнули всадников. Может, узнали, а может, просто проводили их задумчивым взглядом, как провожают степное видение, марево, которое то ли отражает явь, то ли просто показывает тебе твои же мысли и чаяния, давая повод задуматься.
Отряд князя они нагнали, когда полуденное солнце, вставшее точно над головами всадников и убившее их тень, посоветовало Александру остановиться на краткий отдых и водопой ровно в том месте, на которое накануне указал ему Ярый. Княжеская охрана, гридни, сначала, было, наставившие свои пики на подъехавших всадников, были остановлены властным голосом князя.
- Охолонь! Свои…
И это - «свои» - очень понравилось Ярому, да и Малому, спокойно спешившихся и направивших своих коней к водопою.
Князь сам подошел к воинам, окружившим Ярого и Малого, молча посмотрел на подъехавших и, встретив спокойный взгляд Ярого, просто сказал своим.
- Эти русичи с нами пойдут.
Дружина Александра, много чего повидавшая за годы служения своему беспокойному князю, просто приняла эти слова как приказ, и не докучала пришлым расспросами. Жизнь, она покажет…
Дальше русичей повели Ярый и Малой, хорошо знавшие эти места. Они показывали ручьи и колодцы, подводили к знакомым стойбищам, где за малую плату им давали еду и приют. Жарким утром третьего дня пути Ярый подошел к князю, собиравшемуся сесть на коня в обычной рубахе и красном плаще.
- Княже, входим на спорные земли кипчаков и крымчаков. И тех, и других много, бьются зло. Недавно здесь прошел ордынский хан Ахмат. Он шел на алан и горцев, но прошел здесь и оставил много разоренных стойбищ и обездоленных степняков. Они будут бросаться на любую добычу. Вели своим людям надеть кольчуги и шлемы, и соблюдать боевой походный строй. До Днепра еще день пути, и дай нам Бог пережить спокойно этот день.
Опытный Александр не стал спорить, надел доспехи сам и велел сделать это воинам. Опытные вои не стали роптать, зная цену каждого колечка их кольчуг в безбрежной степи под стрелами её обитателей. К Ярому подъехал один из гридней, личных охранников Александра, и передал ему две кольчуги.
- Возьми, князь велел. Тебе и Малому.
Ярый опять удивился, как быстро его «младшенький» нашел общий язык с дружинниками князя, которые уже знали его имя. Но кольчугу надел и передал вторую Малому.
Эти места были уже незнакомы Ярому, и они шли по солнцу. Светило уже завершало свой дневной обход и перевалило на вечерний путь. Тени от всадников стали длиннее, и едущие сзади уже стали топтать копытами своих коней вытянутые фигуры едущих впереди. Дневного отдыха не было, поскольку найденный колодец был засыпан, и люди, да и кони, устали. Поднявшись на один из курганов, они увидели дымы и юрты. Князь не стал раздумывать.
- Идем туда. У меня есть пайцза от Сарая, обязаны принять. За отдых, еду и воду заплатим.
Ярый пытался возразить.
- Я могу узнать, что за люди. Негоже так рисковать всеми.
Князь уперся.
- Угрозы не вижу. Там – либо караван, либо становище. Дымов и юрт мало. У нас дружина. Идем сразу.
Если говорит князь, как-то неловко возражать.
Дружина направилась к дымам. Ярый, на всякий случай, зарядил арбалет и передвинул поудобнее саблю. Глядя на него, Малой приготовил лук и копьё. Увидев это, некоторые воины тоже привели оружие в состояние готовности. Это спасло им жизнь.
Не успел отряд спуститься с холма, из придорожного кустарника, что отделял гряду от дымов и юрт, вылетел плотный рой стрел, нацеленных на дружину. Если бы не кольчуги и плотные охабни, надетые воинами, Александр остался бы без дружины. Ему самому стрела попала в плечо, но была остановлена наплечником и кольчугой. Ярый получил стрелу в грудь, но она, не пробив кольчуги, отскочила. Меньше повезло Малому. Его конь был сбит стрелой и, падая, придавил воину ногу. Еще несколько воинов дружины попадали наземь, но основная их часть с криками и ярость помчалась на засевших в кустах лучников. Опытные Ярый, князь Александр и несколько княжеских гридней остались на месте, у повозок их малочисленного обоза, настороженно оглядывая окрестности. Опыт не подвел их. Через мгновенье откуда – то сбоку вылетела группа всадников числом до трех десятков и молча понеслась на них. Ярый сразу отметил, что всадники нападали без обычного для степняков визгливого крика. Не сговариваясь, Ярый и Александр с гриднями отошли за повозки, спешились и приготовили луки. К ним присоединился прихрамывающий Малой. Метать стрелы из-за укрытия было удобно, стрелки были опытные, и нападавшие, даже не достигнув ряда повозок, уже потеряли до половины всадников. На большом расстоянии лук удобнее и быстрее заряжается, но, когда всадники приблизились к повозкам, Ярый взял в руки свой арбалет. По опыту он знал, что в ближнем бою это оружие удобнее, и пока дело дойдет до сабельной сечи, у него есть два, а то и три, выстрела. Двумя стрелами он снял двух передних всадников, и, зарядив третью стрелу, стал выцеливать нового противника. Тут его внимание зацепилось за крупного всадника на красивом гнедом коне. Всадник, а с ним еще пару неотступно следовавших за ним воина, скакали несколько сбоку от основной лавы и явно собирался зайти с незащищенной стороны обоза. Что-то в облике этого всадника показалось Ярому знакомым, но в пылу боя раздумывать было некогда. Сотник выстрелил, целя в грудь всадника. Стрела попала тому в горло. Он откинулся в седле, удерживаемый лишь стременами, и конь унес его в сторону от сечи.
Отбросив арбалет, Ярый выхватил саблю и бросился на первого подскакавшего к повозкам всадника. В сабельный бой вступили и князь со своими гриднями. Не сумев проломить конями строй повозок, нападавшие крутились на конях, пытаясь достать саблями и пиками осажденных, но те были слишком опытными воинами и хорошо бились в пешем строю. Поняв, что им не взять добычу, нападавшие, число которых заметно уменьшилось, повернули вспять, но наткнулись на дружину князя, посекшую стрелков и повернувшую на выручку Александра. Сеча была короткой и яростной. Только двое из напавших уцелели и поскакали в степь, нахлестывая своих коней. Александр остановил погоню за ними, посчитав, что битва выиграна, а терять своих воинов ему не хотелось.
Воины князя пошли по полю, собирая своих и разыскивая, по приказу князя, кого–нибудь из напавших, кто еще мог говорить. Несколько коней стояли на поле, привязанные к телам своих павших хозяев кто преданностью, в кто - уздой или стременами. Ярый узнал гнедого красавца, в стремени которого застряла нога его поверженного хозяина. Подойдя поближе, Ярый узнал залитое кровью лицо своего названного брата Чуба. Стрела арбалета вошла тому прямо в горло, чуть выше кольчужного воротника.
«Эх, легкая стрела, деревянная, не железная. По привычке целил, а она выше пошла. Так бы прямо в кольчугу ты её поймал. Может, и жив бы остался, братушка… Извини, не держал на тебя зла, ты сам на нас с мечом пошел. Видишь, как вышло!»
Погруженный в эти грустные мысли, Ярый не заметил, как сзади к нему подошел князь. Александр тоже ходил по полю, переживая за смерть своих павших воинов и следя за тем, чтобы увечные были подняты и размещены на повозках под присмотр лекаря.
- Что, Ярый, ищешь кого? Твой –то, Малой, живой! Вы теперь с ним оба хромаете. Он лихо стрелы метал и саблей бился. Чувствую, твоя выучка. На кого смотришь? Этот, вроде, не степняк. Как и многие из них. Сейчас подберут кого, кто говорить может, узнаем, откуда они и почему на нас напали.
- А ты, княже, его не узнаёшь?
Александр пристальнее посмотрел на залитое кровью лицо Чуба.
- Что-то мнится знакомое, но не признаю. А кто это?
- Был твоим гриднем, звался тогда Кольшей. Когда мы с ордынцами пришли тогда тебе помогать против тевтонцев и латов, я с ним вместе рубился, даже побратались мы. Потом он ушел от тебя. Я встретил его уже в станице, где он был вольным сотником и назывался Чубом. Потом он и оттуда ушел. Вот и встретились снова…
- Давно, видать, это было, - князь нахмурил брови, - многие люди у меня через дружину прошли, пока я за Новгород воевал, да со своими князьями русскими ссорился да мирился. Но этого вроде припомнил. Молодой я тогда был, воины мои, малая дружина, как братья мне были. Этот, Кольша, лихой был. Вроде надумал жениться в Новгороде, да не приняли его в богатой новгородской семье. Вот он и ушел. Прихватив казну несостоявшегося тестя. И еще убил кого-то из той семьи, точно не помню. Меня потом за этот его проступок само Великое вече новгородское выгнало. В который раз… Правда, потом опять позвали, когда литовец Витовт грозить стал. Вот, Ярый, это и есть их свобода. Хотят – зовут князя, поклоны ему отвешивают и в верности клянутся, чуть захотел князь немного по своей воле покняжить – взашей его!
Князь нахмурился, с силой сжав рукоять боевого меча.
- Ладно, Ярый, пойдем. Там, кажется, кого-то живого нашли. Да и в лагерь их, пустой теперь, надо до темноты зайти.