Утром опять безрезультатно побродил по городу. Понял бесперспективность своих действий, пошел на работу, где сразу поднялся к Барановскому. Обе секретарши в один голос отрапортировали: «А его нет. Он на переговорах. Будет вечером». Угостившись предложенной ему чашечкой ароматного кофе, Матвей посидел немного в приёмной, болтая о всякой ерунде. Раздался телефонный звонок. «Рабочая» секретарь мгновенно взяла трубку: «Да, да, конечно. До завтра».
После чего сразу доложила Матвею: «Звонил Сам. После переговоров он поедет в Н. Там у них что-то стряслось. На работу сегодня уже не приедет».
Матвей знал, что городке Н., километрах в восьмидесяти от Москвы, были какие-то мелкие складские помещения. Что там могло случиться, чтобы потребовалось присутствие Самого? Одного пути часа два в один конец? Сильная боль как обручем сдавила виски Матвея. Еще не отдавая себе отчёт в том, что именно его насторожило, Матвей почувствовал тревогу, словно зажглась красная лампочка и включилась сирена. Оборвал кофепитие, он совсем не по-джентельменски буркнул: «Спасибо» и буквально побежал вниз. Влетел в машину и, нарушая ве возможные правила, нагло вклинился своим устрашающе-потрёпанным джипом в дорожный поток.
Матвей заехал домой, благо это было совсем рядом. Быстро побросав в сумку всё, что счёл в этой спешке необходимым, погнал в загородный дом Барановского. Загнав автомашину в тот же переулок, где некогда поджидала его самого пресловутая «Вольво». Матвей возможно более незаметно подошёл к участку Барановского. По мере приближения тревога усиливалась. В висках стучали молоточки, на лбу выступил обильный пот. Не приближаясь к забору (Матвей знал, что подходы просматривались), Матвей, спрятавшись за стволом дерева, достал ружьё-микрофон. Не зря, выходит, покупал. Естественно, он ещё раньше поставил один из чёрных «паучков»- микрофонов на штору окна в гостиной дома. Не пропадать же вещице, а Барановскому незачем было знать об этой дополнительной мере его же защиты. Подключив наушники и нацелив через прицел «ружьё» на штору в окне, Матвей молил Бога, чтобы батарея не села, а соседи не приняли его за киллера. «Впрочем — подумал Матвей — даже если соседи и вызовут милицию, то она не приедет так скоро; главное, чтобы чужая охрана самостоятельность не проявляла. Пальнут ведь еще сдуру».
Матвею повезло. В наушниках послышался отчётливый женский голос: «...и не пытайся».
Матвей пожалел, что у него нет диктофона. Голос, бесстрастный, с едва уловимым акцентом, продолжал: «Так, вот, дорогая сестричка, теперь ты понимаешь, почему для спасения семьи мы должны вычеркнуть из этой жизни нашего брата и его сына. Да, способ их ухода жесток, но ритуал требует, чтобы переход в иной мир сопровождался ужасом и болью. Это сделает невозможной их реинкарнацию в прежнем человеческом облике и сохранит семье ещё несколько столетий существования. Филипп сейчас подготовит мальчика, а потом мы подождём брата. И если Серёжа уйдёт из этой жизни без твоего присутствия, то смерть братца ты увидишь. Ты сможешь жить, если переживёшь увиденное?»
Матвей кинулся к дому. Уже не важно, увидят его или нет. Серёжа, держись! Подбежав к стене дома, Матвей полез вверх. Используя рельеф и собственную липучесть, как говорил в своё время их инструктор по горной подготовке. Матвей сумел втиснуться в приоткрытое окно, разрезав ножом москитную сетку. Перегородки этажа были расположены так, что Матвею удалось, прячась за ними, подойти к Сережиной спальне. Дверь в нее была приоткрыта, и Матвей услышал тихий стон.
Няня мальчика лежала в углу комнаты со связанными руками. Возле её головы темнела лужа крови, но, судя по стону, женщина была жива. Спиной к Матвею стоял высокий худой мужчина в чёрном костюме. Он наклонился над мальчиком, лежавшим без сознания на кровати и, шепча какие-то непонятные слова, делал что-то с воротничком Серёжиной рубашки.
Раздумывать было некогда. Бросок вперёд, нож легко вошёл под ребро Филиппа. Второй рукой Матвей зажал ему рот, перекрыв вскрик и последее дыхание. Филипп медленно сполз на пол.
Матвей проверил пульс мальчика, оторвал от его воротника зелёного «паучка» и прилепил его на лацкан чёрного пиджака ещё не окончательно ушедшего к праотцам Филиппа. Затем он обыскал карманы черного пиджака и нашёл там пульт, похожий на автомобильный, с хорошо блокирующейся красной кнопкой. Сняв блок, он нажал на кнопку и бросил пульт на пол.
Матвей едва успел оттащить стонущую няню и, хватив Сережу, выскочить из комнаты, как, царапая когтями по лестнице и паркету, в спальню ворвался «Диабло» и впился своими страшными клыками в филиппово горло. Не дожидаясь конца этого ужасного даже для крепких нервов Матвея зрелища, он оттащил няню и Серёжу в соседнюю комнату, видимо нянину, и запер их там, спрятав ключ в карман. Затем, приготовив нож и обмотав левую руку своей курткой — «не дамся, тварь!» — Матвей замер в углу. Через минуту, не обращая никакого внимания на Матвея, мимо него протрусил «Диабло», с перепачканной кровью мордой и красными, налитыми уже собственной кровью глазами. Цок, цок — зацокали когти добермана по лестнице и стихли где-то на первом этаже. Матвей снял обувь и, стараясь наступать ногой ближе к краям деревянных ступеней лестницы, пробрался вниз.
— «Филипп, иди сюда!» — услышал он голос Веры и быстро проскользнул в кухню, расположенную на первом этаже и имевшую самостоятельный вход в гостиную.
— «Филипп, немедленно спускайся» — вновь услышал он голос незваной гостьи, в котором уже отчётливо слышалась тревога. Чтобы не быть увиденным из холла, Матвей пригнулся и под прикрытием большого кухонного стола приблизился к чуть приоткрытой двери в гостиную. Комната хорошо просматривалась. Картина была в лучших традициях гангстерского фильма средней руки: в углу сидела, привязанная к стулу, Долорес. Рот был заклеен скотчем, глаза, наполненные ужасом, были направлены на «Диабло», лежащего посередине гостиной на ковре и облизывающим розовым языком свою морду. На полу, лицом вниз, лежал охранник, вывернутые назад руки и ноги которого были крепко связанны таким образом, что он не мог ими даже пошевелить. Вера, встав с кресла, стояла вполоборота к двери, за которой спрятался Матвей. В её фигуре сквозила напряжённость. Что-то прошипев по-испански (Матвей уловил только слово «бабник»), Вера достала из своей сумки пистолет, вышла из комнаты и пошла по лестнице наверх.
Матвей уже мысленно представил себе, как он обезоружит Веру, как вдруг неожиданная мысль словно обожгла его. Быстро войдя в комнату, не спуская глаз с собаки, которая, впрочем, продолжала спокойно облизываться на ковре, Матвей подошёл к креслу, на котором сидела Вера и прилепил к его спинке зелёного «паучка». Слава богу, рот Долорес был крепло заклеен, а гостиная была выдержана в зелёных тонах и «паучок» был незаметен на фоне зелёного гобелена. Затем он убрал лежавшую рядом с пепельницей тонкую золотую зажигалку и положил в некотором отдалении полученный от «профессора» пистолетик-зажигалку. Только он успел всё это сделать под совершенно безумным взглядом Долорес, наверху раздался вскрик Веры. Матвей метнулся опять на кухню. Через пару минут в гостиную медленно вошла бледная Вера. Держа пистолет стволом вниз, она обвела глазами комнату, остановилась взглядом на добермане, долго смотрела на него. Повторяя еле слышно по-испански: «Судьба, судьба» — Вера медленно опустилась в кресло. Было видно, что она обдумывает ситуацию. Матвей живо представил себя на её месте; он бы думал так — «Посторонних в доме нет. В противном случае они бы проявили себя. Да и не мог посторонний так легко натравить „Диабло“ на Филиппа без борьбы и знания о том, как управлять собакой. Единственное объяснение — Филипп по неосторожности нажал кнопку, не успев поставить „маячок“ на мальчика, после чего „Диабло“ было уже нельзя остановить».
Но скорее всего, Вера думала совсем по-другому. Во-первых, у женщин совсем другая логика, а во-вторых, черт их разберет, этих женщин, что и чем они вообще думают. В любом случае, по версии Матвея, Вера решала, как ей поступить со всеми остающимися в доме, и выражение её лица свидетельствовало о том, что ничего хорошего для них в её голову не приходило. Вера положила пистолет на колени и, как это делает любая курящая женщина, вдруг решившая сильно подумать, машинально достала сигарету, размяла её своими нервными пальцами. Второй рукой она потянулась за зажигалкой. Не найдя её на привычном месте, огляделась кругом и, заметив «профессорский» пистолетик, взяла его в руку. Поднеся сигарету ко рту, а зажигалку к сигарете, Вера нажала на спусковой крючок.
Прыжок «Диабло» оказался стремительным как выстрел. Сразу вскочив на все четыре лапы, доберман с места взмыл в воздух, и через мгновение его клыки вонзились в Верино горло.
Мы упустим страшные подробности.
Отметив только, что Долорес почему-то потеряла сознание, Матвей вошёл в гостиную. Не обращая внимания на урчащего «Диабло» и уже не кричавшую Веру, он прежде всего подобрал с пола уликовый пистолет-зажигалку. Затем Матвей разрезал верёвки, стягивающие руки и ноги охранника. Расклеив рот Виктора, Матвей дал ему сильнейшую пощёчину. Виктор закашлял, и по некоторым признакам Матвей понял, что сейчас либо ему либо ковру будет очень грязно. Лучше ковру — почему-то сразу решил Матвей и подошёл к Долорес. Развязав её, он не стал повторять процедуру с пощёчиной, но довольно сильно потряс женщину за плечи.
Открыв глаза и увидев перед собой финальную сцену драмы с участием «Диабло» и Веры, Долорес вскрикнула и снова упала в обморок. Благоразумно решив, что многострадальный ковёр не выдержит очередной реакции Долорес на происходящее, Матвей взял её на руки и понёс к выходу. Само собой разумеется, что зеленый «паучок» был снят с кресла и спрятан. Выйдя на улицу, он увидел как, пригибаясь, как на войне, к дому прыжками несутся два милиционера с автоматами. На улице, мигая разноцветными лампочками, стояла патрульная машина.
— «Ай, молодцы соседи, бдительные. И милиционеры молодцы, приехали почти сразу, всего через час».
Добермана милиционеры пристрелили. Потом оень долго записывали показания. Главное, что все «наши» остались живы: Серёжа не видел изуродованных тел тёти и её помощника, получил укол снотворного и спал. У няни оказалась небольшая рана, но огромная шишка на голове. Отказавшись от снотворного, она с обмотанной головой, взялась за уборку, чтобы Серёжа, проснувшись, не был травмирован «некоторым беспорядком». Три тела — Веры, Филиппа и «Диабло» — увезли на экспертизу.
Охранник Виктор рассказал, что открыл дверь, увидев в видеокамеру женщину, принятую им за Долорес (блондинистый парик нашли в доме). Когда он открыл ей входную дверь и собирался спросить, как ей удалось уйти из дома незамеченной, Вера прыснула ему в лицо из баллончика, и Виктор потерял с ознание. Соседи видели, как «Долорес» вошла в дом, а затем впустила в дверь мужчину с собакой. Но подняли тревогу, лишь увидев «снайпера» — Матвея. Ружьё-микрофон было найдено и приобщено к делу. Матвей, представившись воздыхателем Долорес (она кивала, опустив голову и покраснев ушами), рассказал, что приревновал её к вошедшему в дом мужчине и решил использовать для слежки купленный на Митинском радиорынке «у какого-то хмыря» ружьевидный микрофон, якобы считывающий голосовую информацию по вибрации оконных стёкол. Ружьё почему-то не сработало, и Матвей решил сам проникнуть в дом и объясниться с предметом свой «сердечной страсти». Микрофон — «паучок» со шторы в гостиной Матвей сумел незаметно снять, а ружье забрали на экспертизу. К слову сказать, когда ему через месяц вернули-таки «ружьё», то доверительно сказали, что ему на рынке «втёрли туфту» и микрофон почти не работает, особенно через двойные стеклопакеты.
Долорес, следуя инструкциям Матвея, сказала следователю, что это была её сестра, давно проживающая в Испании, которая неожиданно, без предупреждения приехала в Москву, «видимо, к брату». Никаких оснований для «личной ненависти», либо имущественных претензии у Веры с братом либо с ней не было, и объяснить произошедшее она не может.
Долорес так же правдиво рассказала следователю, что, войдя в дом и нейтрализовав охранника, Вера с Филиппом связали её, потом Филипп поднялся наверх. Там, и няня это подтвердила, он усыпил каким-то газом мальчика, а потом и её, предварительно стукнув по голове. Поскольку всё это полностью (или почти) соответствовало действительности, а Долорес, Виктора и няню, в силу их состояния, было трудно заподозрить в неискренности, следователь от них быстро отстал. Матвей, по изложенной им следователю легенде, влез в дом с тыльной стороны, услышав «крики» (запись видеосъёмки камер слежения это подтвердила) и застал уже апофеоз событий. Ему оставалось только освободить Долорес и охранника. Оставались ещё две улики — складной нож, который всё это время лежал в кармане брюк Матвея и пистолет-зажигалка, на которых оставались отпечатки его пальцев. Эти улики Матвей сумел спрятать в находящемся на участке летнем домике, на веранде которого он сидел, «чтобы не мешать следственным действиям в доме». Лишь через несколько дней, которые он с трудом переждал, Матвею удалось извлечь эти предметы и тщательно промыв, оставить в своей коллекции. Про странное поведение собаки никто из участников трагедии ничего вразумительного сказать не смог. Про «паучка» знал лишь Матвей, а Долорес, которой наверняка что-то успела рассказать её сестрёнка, благоразумно молчала.
Матвей представлял себе, какой эмоциональный стресс пережил Барановский, поздно вечером подъехавший к дому. Разумеется, в Н. его никто не ждал, и никто ему из склада не звонил. Пока он со всем этим разбирался, а заодно и устроил ревизию (а когда еще в этот Н. попадешь?) Барановский, естественно, даже не звонил домой.
Убедившись, что Серёжа и Долорес невредимы, Барановский долго ещё не мог успокоиться, постепенно осознавая степень опасности, которой они подверглись. Не одну порцию виски пришлось Матвею выпить с Барановским в тот вечер, чтобы мир приобрёл прежние очертания. Назавтра была суббота. Связанные подпиской о невыезде, все «фигуранты», в общем-то, и не горели желанием куда-то выезжать. На всех навалилась ужасная апатия. Ни Матвей, ни Барановкий не расспрашивали Долорес о её беседе с сестрой, ожидая, что она сама начнёт этот разговор. Так и вышло.
К концу дня они собрались у камина — Долорес, Барановский и Матвей, которого Барановский попросил остаться на все выходные. Долорес рассказала, что она была в зимнем саду, когда Вера и её сообщник вошли в дом. Услышав звонок, а затем какой-то шум, Долорес вошла в гостиную, где увидела Веру в светлом парике.
— «Ну что, сестричка. Вот и снова увиделись. Надеюсь, в последний раз» — что-то в Верином голосе испугало Долорес. Она хотела крикнуть, но чья-то рука вдруг закрыла ей рот. Видимо, руку предварительно обработали каким-то усыпляющим средством. Долорес на некоторое время словно провалилась в сон, когда пришла в себя, то сидела, плотно привязанная к стулу, с залепленным ртом. Вера сидела в кресле напротив и курила, с интересом разглядывая комнату. Парик блондинки она сняла, и её иссиня-чёрные волосы с заметной сединой, красиво лежали на плечах. Долорес сумела хорошо рассмотреть сестру. В отличии от Долорес Вера была худощава, с резкими прямыми плечами. Сидела она неестественно прямо, закинув ногу на ногу и держа как-то по-особому изящно длинную тонкую сигарету своими худыми пальцами. За её спиной стоял высокий мужчина в чёрном костюме, на полу прямо в центре ковра лежал красавец-доберман, не обращающий, казалось, никакого внимания на находившихся в комнате. Как-то по-особенному связанный охранник Виктор лежал лицом вниз в углу гостиной и даже не шевелился.
— «Наша сестрёнка очнулась?» — как-то наигранно-весело сказала Вера, увидев открытые глаза Долорес. «А то я уже беспокоиться стала. За твоё здоровье. Для начала познакомься со своим кузеном. Фелипе, по-русски Филипп. Наши бабушки были двоюродными сёстрами, и он тоже вырос в этой стране. Бабушек привезли в Россию разными пароходами, и они ничего не знали друг о друге. Но мы нашли его. Мы всегда находим своих. Филипп жил в другом городе и переехал в Москву по указанию Семьи. Он полезный член Семьи. В отличие от некоторых. И профессия у него хорошая. Он мясник. Слово «мясник» Вера произнесла по-испански — «carnicero», очень зловеще, и Долорес вздрогнула.
— «Итак, сестра, разговор у нас будет долгий. Расслабься. Если сможешь. После того, как ты дезертировала из Семьи, — помнишь Фарол? — бабушка, бывшая прямой наследницей нашего Великого предка, стала готовить меня к такой же миссии. Я узнала Великую Тайну и сегодня открою её тебе. Ты же моя сестра. По крови мы равны. Фелипе, иди, проверь, как там наш племянник? Успокой его. Он не должен волноваться. Раньше времени».
Когда Филипп вышел, она продолжила: «Как ты должна помнить, наш Великий предок бежал от инквизиции, а затем вернулся. Теперь то, что ты не знаешь. Кроме того, что он был лекарем и астрономом, он был Великим Магом, которому удалось приблизиться к сокровенным знаниям о предопределённости всего происходящего и связи сущного и запредельного. Он знал свою судьбу и бежал от неё на корабле. Он много странствовал по разным странам и «чёрному континенту», изучал верования разных народов, среди которых также был известен как Великий Маг. Ему удалось вывести звёздную формулу реинкарнации, которую он нанёс в виде татуировки на своё тело. Там, на чужбине, среди иных племён ему открылась Цель его жизни — создание Семьи у себя на родине, в Галисии. Семейного клана последователей его мудрости и хранителей багажа его знаний. Вернувшись в Испанию и купив у церкви «страшной ценой», как он писал в своей книге, благосклонное отношение к себе и всем своим потомкам, он начал работу по созданию Семьи. Семейные узы и будущее детей определялось по специальному гороскопу, и только после этого, в строгом соответствии с начертанной линией жизни, заключались браки, зачинались дети, определялся их жизненный путь.
Единая семья, пользующаяся неприкосновенностью со стороны власти, как духовной так и мирской, быстро набирала силу. Мы оказывали и оказываем специфические услуги сильным мира всего. Великий предок, в оставленном нам завещании не делал различий между религиями, ставя во главу любого своего деяния только величие Семьи. После своей смерти он велел снять с себя кожу, которую он всю жизнь укреплял и пропитывал одному ему известными способами, и разделив её по начертанным им же линиям, сшить в Книгу. Завещание было выполнено, и Семья как зеницу ока бережёт эту свою Тайну — Книгу судеб, с помощью которой мы видим будущее. Читать книгу и применять сокровенные знания для предначертания жизненного пути может только Посвящённый, Хранитель, выбираемый предыдущим хранителем по велению Книги судеб. При этом каждому новому хранителю она открывает новые знания. Наша бабушка Долорес была Хранителем Книги и выбрала меня. Она даже сменила мне имя. Она обучила меня обрядам и чтению Книги, передала свой дар видения «внутреннего света» людей".
Долорес смотрела на сестру, отказываясь верить собственным ушам. На секунду она даже усомнилась в нормальности Веры и реальности происходящего, но следующие слова сестры заставили её похолодеть.
— «Когда мы готовились к поездке в Испанию, бабушка просветила наш путь по Книге. И Книга открыла ей, что одна из сестёр, то есть из нас, станет Посвящённой, Хранительницей. Книга нарекла её именем Долорес, то есть «скорбящая за всю семью». По Книге, будущая Глава Семьи должна быть «тёмной», то есть черноволосой, как я и бабушка. Посвятив меня в Тайну, бабушка ушла из жизни, а я продолжила изучение Книги, совершенствуя свои знания. И Книга открыла всё новые, до сих пор неизвестные, знания. Я узнала, что величие Семьи поставлено под угрозу. Наш клан, пустивший прочные корни на всех континентах, находится в смертельной опасности. Я совершила все необходимые обряды, и судьба сказала мне, что угроза исходит от светловолосых и светлоглазых потомков мужского рода ветви, близкой Хранителям. Да, речь идёт о тебе, брате и его сыне. Я вынуждена была предпринять страшные меры и, в некоторой степени, сумела обезопасить Семью. У тебя не будет детей? — Долорес вдруг стало жарко.
— «Да, когда я была у вас в Америке, ты ждала сына. Я применила „чёрное проклятие“, и оно сработало. Ты — слабая, у тебя почти нет внутренней защиты. Ты для нас безвредна. Следующий — твой брат. Да, он твой брат, поскольку я отреклась от него. У его нынешней жены тоже больше не будет детей. Это было несложно. Но он может иметь детей от другой женщины. И поэтому он должен уйти из жизни. Фелипе сделает это. Но самое сложное — племянник. Твой племянник. У него есть Дар и Защита. Даже Большой обряд на крови, отправивший его мать в больницу, не смог заставить его уйти из жизни добровольно. Книга гласит, что он должен уйти из жизни до своего отца и испытать при этом такой ужас, чтобы его Дар был раздавлен страхом и ужасом и не реинкарновался больше ни в кого! Мы тщательно готовили этот план. Специально вырастили и натренировали „Диабло“. Посмотри, какой великолепный экземпляр орудия Судьбы! И осуществить всё мы должны до новолуния, которое будет сегодня ночью. Вы хотели помешать нам, пригласив этого... урода. Да, у него есть Дар и Защита, но он посмел встать на пути Семьи и тоже будет уничтожен. Позже. Итак, Фелипе сейчас подготовит мальчика и не пытайся этому помешать».
Дальше Матвей уже всё знал. Освежив свой стакан новой порцией виски и льда, он дослушал окончание рассказа Долорес и изложил окончание истории. При этом неоднократно ловил себя на мысли о том, что если бы милиция оставила в гостиной свою подслушивающую аппаратуру, следствие по этому делу было бы куда интереснее. Но, судя по тому, что в ближайшую неделю Матвея не вызывали на допрос, милиция работала по-прежнему без дорогостоящей техники и строго соблюдая конституцию.
Оставалось много неясных моментов во всей этой истории, начиная с того, как воздействовали на Долорес, Серёжу и его маму, почему так же не действовали на Барановского и на Матвея, наконец, кто была дама, сгоревшая или исчезнувшая из дома, где погибли Слон Лумумба «со товарищи». Но всем этим как-то не хотелось заниматься.
Печальная Долорес вскоре уехала к Майклу, сказала, что они усыновят несколько детей из России. Ну что же, благими намерениями....
Барановский, которому Матвей всё же подготовил предложения по реструктуризации его офиса и сократил почти в два раза численность персонала, заплатил ему ещё и премию за это.
Именно Барановский настоял на завершающей встрече. В бане. Там он сначала долго уговаривал Матвея перейти к нему на постоянную работу, обещая совсем неплохие условия. Матвей даже не стал отвечать, просто улыбался. И Барановский сам все понял.
На прощание он достал из портфеля плюшевого медвежонка и сказал:
— «Серёжа просил передать. И еще очень просил заходить. Мы с ним забрали маму из больницы. Она уже улыбается». Помолчав, тихо спросил: «А что мне дальше делать?»
Матвей просто ответил:
— «Жить. Улыбаться. Сходить в церковь. Или лучше ещё раз окреститься. Даже если не веришь. Пока не веришь....
Любознательному читателю, очевидно, хочется расставить все точки над «I» в этом странноватом повествовании. Действительно, чтобы закрыть последнюю страницу с чувством честно выполненного читательского долга, надо проследить дальнейшую «линию судьбы» всех героев. И хочется, чтобы всё там, хотя бы в воображаемом мире, продолжилось ровно и гладко.
Вынужден разочаровать — не знаю. Правда, не знаю. Не знаю, как сложится дальнейшая судьба семьи Барановских, которым была нанесена сильнейшая психологическая травма. Не знаю, оставит ли их в покое Семья из далекой Галисии. Семья ведь не может быть без лидера, привыкла за столько-то веков к своему могуществу. Значит, будет новый Хранитель, и Книга Судьбы будет снова прочитана. И уж что там прочитают, одному Богу известно....
Одно знаю точно — Матвей не сможет вычеркнуть из своей жизни пережитое, и его связь, а значит и поддержка семьи Барановских, продолжится.
И жизнь самого Матвея уже не будет прежней.
Ибо все происходящее, затронувшее наше сердце, меняет нашу жизнь. Хотим мы этого или нет.
И смотрим мы на мир уже другими глазами. И соизмеряем наши поступки с другими примерами.
Но жизнь продолжается!